...Затаив дыхание, маленький кадет пристально разглядывал генерала. Внешность Клинка Корпорации всегда пугала своей чужеродностью и слишком явным совершенством: окружающим казалось, что Сефирот одним своим взглядом может заморозить все живое в радиусе километра. Им любовались, его, безусловно, хотели, но предпочитали держаться на расстоянии. Он действительно был непревзойденным генетическим оружием - настоящим брендом Корпорации, приманкой, с помощью которой завлекали "свежее мясо" - таких, вот, малолетних провинциалов, у которых были свои причины, чтобы записаться в Солджеры и сбежать из своих затхлых городишек и деревень. О генерале Клауд узнал от ребят во дворе, из новостей и подслушивая взрослые разговоры. Так и рос, мечтая хоть на тысячную часть быть таким, как кумир. И когда представился случай, наивный белобрысый мальчишка помчался в Мидгар, чтобы воочию познакомиться с великим и ужасным Сефиротом, чтобы исполнить обещание, данное Тифе, чтобы стать кем-то, понять, на что ты способен. Смелый поступок, что ни говори, для шестнадцатилетнего паренька.
Клауду казалось, что генерал не так уж и счастлив в своей общественно-легендарной жизни. Кумира миллионов уже давно не прельщали слава и бурные овации. В этом безумном мире герой Вутайской войны был одинок. Он презирал, окружавших его, жалких и мелочных людишек. Их мышиную возню вокруг кормушки и пихание локтями. Людишки это чувствовали и платили Сефироту той же монетой. Слишком гордый и независимый. Живущий в своем собственном мире и тщательно оберегающий территорию души от наглого вторжения всевозможных глупцов и кретинов. К его мнению прислушивались. Его боялись. Даже Артур Шин-Ра. Президент его сторонился, предпочитая узнавать о головокружительных успехах своего генерала преимущественно из отчетов, сводя личные контакты к необходимому минимуму…
Генерал молча возился на кухне, приготовляя кофе и бутерброды. А Клауд искренне недоумевал: неужели, этот легендарный Солджер может управляться с кухонной утварью так же ловко, как и со своей знаменитой катаной? Мальчишка забился в угол и, сидя на табурете с подобранными ногами, бесцельно смотрел в окно, периодически бросая робкие взгляды на свое зеленоглазое божество. Приятный кофейный аромат забивался в ноздри и сводил судорогой желудок, уже не переносивший столовскую бурду. Сефирот тоже поглядывал в окно и думал о чем-то своем. Кадет не решался заговорить первым. Он просто наслаждался обществом командира и чувствовал себя польщенным от того, что может находиться в непосредственной близости от самого выдающегося Солджера на Планете...
Время замерло, растворилось в неоновом свечении Мако-реакторов. Генерал вспоминал свои миссии. Особенно первые... Самые кровавые и от того самые страшные. Не для него, конечно. Он умел возвращаться. И не умел умирать. Злобное шипение неисправной рации, оглушительный рев вертолета, жгучее солнце над вутайскими пустошами, грязь и слякоть неприветливых плоскогорий, пропитанные жгучей ненавистью, глаза гражданских, считающих, что вражеский командир уничтожит их всех до последнего...
Алое небо, стонущее в агонии взрывов. Рваные куски тел, крики, угрозы, проклятия и мольбы...
Сефирот до сих пор не мог забыть невероятно красивое, искаженное страхом и болью, лицо черноволосой вутайки, стремительно рухнувшей с обрыва, когда он не успел ухватить ее за руку, потому что спасал одного из солдат. Да, он, жесток, но не кровожаден! Еще герой, но пока не маньяк. В том селении их войска уже как-то бывали. Откуда девушка могла знать, что своим Солджерам он запретил любые издевательства над мирными жителями?! Однажды его навестил призрак самоубийцы. Сел на кровать и произнес: "В тебе... катастрофа, сошедшая с небес! Ты сгинешь! А по твоим следам уже пущен Сын Света..."
А он, выходит, Сын Тьмы, так, что ли?
Тот сон был самым первым в цепочке кошмаров. Его вырастили хищником, но почему-то не учли, что взрослого зверя не удержать на истертом поводке. Кое-кто уже вырвался на свободу, и от этого нестерпимо щемило в груди...
Воспоминания не уходили. Они танцевали вокруг Сефирота, рассыпаясь осенними листьями, будоража его обоняние хорошо знакомым, пряным ароматом корицы, которую он сейчас добавлял в кофе…
Поворот его головы. Свисающая прямо на глаза, медная прядь волос. Блеск длинной серьги. Два скрещенных взгляда - как два беспощадных клинка! Лед и пламя! Бунтарь, мечтающий занять его место. Дерущийся насмерть, и все еще не оставляющий надежды выбить почву из под ног генерала, нанести ему свой последний, сокрушающий удар. Друзья или соперники?! Сефирот и сам не понимал, отражая очередной блестящий выпад огненно-рыжего красавца и ловко предотвращая его неизменно мощные магические атаки. Ту самую грань они уже давно перешли...
Он быстро сдружился с ними. С этой странной парочкой из Баноры. На первый взгляд, они были такими разными! Первый - простой фермерский сын. Грубый и прямолинейный. Чуток неотесанный, зато отменный воин. Надежный и стойкий. Правда, нервирующий своих учеников кодексом Солджерской чести. А вот второй - это особое "блюдо"! Спесивый эстет с замашками наследного принца, как минимум, и вычурной речью, состоящей, преимущественно, из отрывков "Loveless"! Со временем Сефирот знал наизусть всю поэму. Рыжего трудно было заставить заткнуться. Правильнее будет сказать - невозможно! Генезис любил эпатировать публику - а для этого все средства были ему хороши!
И все же… Откуда эта тревога? Она была частью его организма. Только теперь Сефирот не мог ее игнорировать. Потому, что все рушилось. Система пожирала саму себя. Мало кто задумывался над этим. Всем хотелось верить в сказку о красивой беззаботной жизни, утопающей в дешевой Мако-энергии. А действительность была немного иной: жестокой и отрезвляющей, ранящей в самое сердце - как Масамунэ! Меч достойный его - идеального солдата! Созданный для войны, генерал собирался вскорости продолжить ее. Но по своим собственным правилам. Кто-то же внушал ему эти крамольные мысли?! Когда он увидал на построении новичка-кадета, то испугался. Впервые в жизни.
НЕОБРАТИМОСТИ
В запутанных обрывочных снах блондинистый мальчик спасал мир от свихнувшегося маньяка. Сефирота неудержимо влекло к малолетнему пареньку. Невысокий. Худенький, но жилистый. Фарфоровая кожа. Синева вен под ней. Веснушки - рыжеватыми крошками по переносице. Копна золотистых волос. Пушистые-препушистые ресницы и ярко-синие перепуганные глазищи, величиной с блюдце! Он казался таким беспомощным. Таким забавным и милым. И генерал отчетливо представлял, как защекочет это хрупкое создание до полусмерти и ни за что не выпустит пальцев из растрепанных белобрысых лохм.
Тот, первый, более всего напоминал неукротимое агрессивное пламя, сметающее все на своем пути, а этого мальчика, наверное, лучше всего было сравнивать с умиротворяющими солнечными лучами. Он пах луговыми травами, пшеницей и медом. А еще чистотой...
Они с Заком потеряли слишком много - лучших друзей. И даже чуть больше. Эта рыжая сволочь огненной кометой прошла навылет сквозь его генеральское сердце! Люди имели право на нормальную жизнь и любовь. Но только не он - собственность Корпорации. У него все было странным и отличным. И, наверное, не было детства. Сефирот поморщился от одного очень неприятного эпизода, который все никак не стирался из памяти.
...На вид ему не больше двенадцати: он изумительно хорош, и его можно сравнить с маленьким ангелом. Диковинного мальчишку растили с помощью технологий - жестоких, антигуманных, зато действенных и весьма эффективных! Тот, кто жаждал получить идеального солдата, к жалостливым людям не относился, увы.
- Послушай, Президент захотел пообщаться с тобой лично. Это большая честь! Веди себя хорошо. Помни, что наши судьбы сейчас - целиком и полностью - зависят от твоего благоразумия!
- Я все понял, доктор Ходжо! Я вас не подведу! Обещаю. - а на дне изумрудно-зеленых глаз свернулись клубочком ужас и страх: у нынешнего главы Корпорации слава дурная.
" Мама! Где же ты? Почему не защитишь от этого позора? Тебя нет! Никогда не было и не будет в моей искусственной, нужной лишь им, жизни!"
Грузный лощеный мужчина с нескрываемым удовольствием наматывал на свой кулак такие удивительно мягкие и послушные пряди волос перепуганного ребенка. Хм, "опытного образца" доктора Ходжо, если уж быть точным. Лабораторной зверушки.
...Рывок. Пощечина. Боль. Ярость в глазах и беспощадная злая ухмылка - он уже тогда знал, что обязательно отомстит. Ему уже грезился меч, обагренный кровью насильника. И Президент прочитал все это во взгляде "опытного образца". И после ухода «игрушки» Артура еще долго трясло: он был уверен, что повстречался с самым настоящим вутайским демоном в обличье ребенка...
А теперь почти такой же страх читался во взгляде кадета. Сефирот никогда не использовал человеческие ресурсы собственной армии в столь низменных целях. Зато этим не брезговал Генка. Они мучили друг друга уже продолжительное время и даже Хьюли начал упрашивать Сефирота уступить Рыжему хотя бы в поединке, боясь, что тот окончательно рехнется и постарается во время очередного спарринга таки убить или покалечить Гордость Корпорации. Сефирот лишь загадочно ухмылялся: "Он хочет стать новым героем?! Ну, так пусть попробует?! Что ему мешает?" А потом произошла та роковая дуэль. И у Генезиса начались странные малопонятные приступы. Иногда они терзали его тело, иногда - душу и разум. Однажды генерал принес бесчувственного друга прямо к себе домой. Генезис ушел от Сефирота только на следующий день. Как Анжил ни допытывался, тот упорно молчал. Что, само по себе, было необычно. Молчал и генерал... Теперь Анжил был мертв. А Генезис превратился в опасного психопата. Что ожидало его самого - наиболее удачный проект Корпорации Шин-Ра?! И если ему суждено рухнуть в бездну - подобно вутайской девчонке - надо постараться, чтобы этот птенец удержался и не рухнул следом за ним! Он был весь, словно целительный источник. К нему хотелось припасть, вобрать в себя эти робкие взгляды, эту несмелую дрожь золотистых ресниц, скованные осторожные движения, запах юного неискушенного тела, хотелось слиться с ним на века и не отпускать от себя ни на шаг.
С Рапсодосом было трудно. Они все время выясняли, кто окажется сверху - а от этого устают очень быстро. Какая наивность считать, что тебе может принадлежать целый мир! Что ты сможешь идти чужой дорогой, сможешь подчинить себе того, кто, в общем-то, этим миром и сам не владеет...
«Чертов Зак! Это ведь он все придумал! Приперся после отбоя с мальчишкой - сиди теперь и утешай полуобморочного ребенка, способного внятно произнести лишь три слова: «Так точно, сэр!» А сам-то смылся! В Трущобы. Что-то частенько он там пропадает в последнее время… Ах, да, Аэрис - загадочная девушка, обладающая каким-то мистическим даром? Герой-любовник, мать его так…»
На днях они с Фэйром сильно повздорили. Зак, с пеной у рта, доказывал Сефироту, что тот скорее сойдет с ума от одиночества и неустроенной личной жизни, чем от снов и недобрых предчувствий. И с присущей ему одержимостью бросился в кратчайшие сроки устраивать для друга эту личную жизнь! Клауд чувствовал, что старшие Солджеры что-то скрывают, но он же не дурак, он видел, как глиняный колосс разваливался на части, и как под его обломками гибли те, кто олицетворяли собою бессмертие и вечную славу Империи Шин-Ра. Лгать самому себе он не мог, да и не хотел это делать. Оставалось идти до конца. И хрупкий блондинистый мальчика, стиснув зубы, следовал за неугомонным «щенком» точно так же, как совсем недавно за Анжилом шел и сам Фэйр...
Генерал разлил по чашкам кофе. Как-то очень уж ласково посмотрел на оробевшего паренька и спросил:
- Есть хочешь? Бери бутерброды.
Тот встрепенулся, шмыгнул носом и смущенно пробормотал:
- Благодарю вас, сэр. Я не голоден. Нас… э… недурно кормят!
Сефирот от души рассмеялся: «Недурно, как же! По тебе и не скажешь – одни кости! Хорошо бы это исправить, малыш…»
- А, что же, такой тощий? - не унимался генерал, откровенно потешаясь над зардевшимся «птенчиком» - как он его уже окрестил.
Кадет испуганно заморгал и пожал плечами:
- А я всегда таким был… сэр.
- Ясно. Послушай, Клауд, наша беседа носит неофициальный характер, поэтому можешь обращаться ко мне по имени или называть генералом. Я ведь тоже устаю от правил. А порой их так приятно нарушать? Ты не находишь?
Мальчишка поднял голову и посмотрел в действительно уставшие и глубоко печальные глаза божества и кумира. Откуда-то возникло непреодолимое желание прикоснуться к нему, погладить по длинным сверкающим волосам, притянуть к себе и поцеловать. В губы. И обязательно пообещать, что все будет хорошо. Сефирот не без удовольствия наблюдал за тем, как это блондинистое чудо с жадностью поглощает наскоро приготовленные бутерброды, торопливо запивая их кофе. Голодный. Он-то прекрасно знает, чем и как их там кормят! Вот бы никуда его не отпускать! Поселить у себя... Господи! О чем он только думает?! Он давно уже перестал удивляться смешкам за своей спиной. Вся армия, затаив дыхание, ждала развязки увлекательнейшей трагикомедии под названием «я тоже хочу быть Героем», а особенно ее финальной части, из которой бы следовало - достанется ли Гроза Вутая Рыжей Бестии? Последнему было мало всего лишь доказать свое превосходство под звон мечей. Впрочем, Генезис не смог бы этого сделать ни при каких обстоятельствах!
На свою беду, он упорно не желал верить в то, что Лучший на все времена уже создан и другого такого не будет. В Рыжем бурлило что-то первобытное, темное, идущее с тех незапамятных времен, когда достойного соперника надо было уложить на лопатки, овладеть им, чтобы получить его силу, энергию, душу. Нечто подобное творилось и с Рапсодосом – порочное влечение которого было следствием безумного эгоцентризма и врожденной нестабильности. Несомненно, Сефирот был куда более удачным экспериментом. Этим-то он и притягивал бедного Генку, который забывал напрочь о том, что в этом мире невозможно все время только брать, ничего не отдавая взамен, - когда-то же придется платить по счетам! Об этом генерал и пытался деликатно намекнуть рыжему Солджеру. Но, все было тщетно: тот лишь приближал свое безумие, руководствуясь лозунгом отчаянных сумасбродов – все или ничего! А «все» в его случае означало вероятность взорваться в огне, которого у Генезиса было чересчур много. Он знал что-то, чего еще не знал генерал. И это «что-то» было напрямую связано с их проектами. И ничего хорошего, судя по всему, в этом знании не было. И на фоне их солджерских игр в тщеславие и геройство маленький синеглазый мальчишка казался незначительным, несерьезным – так, милая безотказная куколка, с которой можно неплохо позабавиться, впечатать в нее все свои тревоги и горести, а потом выкинуть вон или даже сломать…
Поначалу Сефирот думал, что этот ребенок ничем не отличается от толпы других малолеток, смотрящих на него с ужасом и определенными тайными мечтаниями. Но у «птенчика» были удивительной красоты глаза, так похожие на горные озера Вутая - неизмеримо глубокие и чистые. И он нравился генералу именно таким: еще не испорченным и до безобразия честным ребенком, в присутствии которого почему-то легко дышалось и думалось, а за спиной, будто крылья вырастали.
Сам Клауд прекрасно осознавал, что ему, видимо, придется стать тем самым орудием, которое сможет остановить надвигающуюся катастрофу. Маленькому кадету давно уже снились престранные сны, в которых злобная однокрылая тварь медленно оседала к его ногам умирающей, поверженной птицей...
От раздумий Сефирота отвлекла, чуть дрожащая ладошка, несмело коснувшаяся его запястья, и напряженный, хрипловатый от волнения голос:
- У меня ведь нет права отказать вам, не так ли, мой генерал?
Сефирот вздрогнул. Он ничего не ответил, лишь загадочно улыбнулся и попросил рассказать о себе, с интересом слушая своего «птенчика», который наконец-то преодолел природную застенчивость, и теперь красочно рассказывал ему о своей провинциальной жизни, о Нибельхеймских горах и чудной природе их края, постепенно угасающей из-за построенного Мако-реактора. А еще о таком вкусном воскресном пироге, испеченном любящей и заботливой мамой, о зимней стуже, когда их городок превращался в призрачный, занесенный снегом, ледяной лабиринт. И можно бесконечно долго смотреть из окна на то, как кружатся невесомые белые мотыльки... Клауд не утаил ничего: поведал о своих стычках с детьми, о репутации чудака, о непреходящей тоске и подспудном желании чего-то достичь, что-то изменить в своей тихой, размеренной и, чего уж греха таить, убогой жизни - как будто спустить застоявшуюся воду и наполнить водоем души чистыми и свежими стремлениями…
Он не находил нужных слов, чтобы описать свои растрепанные чувства. В его сердце все смешалось, запуталось, переплелось, завязалось тугим узлом, который оставалось лишь разрубить - вместе с его душой и телом...
…Сефирот нетерпеливо швырнул кадета на черные атласные простыни. Клауд весь сжался, замер. Где-то на краю его сознания мелькнула идиотская мысль, что он их сегодня обязательно изорвет в клочья - а они, наверное, дорогие. Он уже почти что смирился. Только в висках стучало так, что все слова и окружающие звуки терялись в этом бешеном гуле. Прошло несколько минут, а генерал так ничего и не предпринимал – просто смотрел. Клауд почти физически ощущал ледяной космический свет, льющийся из нечеловеческих глаз Сефирота. Он не выдержал и зажмурился. Склонившись над "птенчиком", генерал все так же продолжал его изучать :«Если пророчество сбудется – этот заморыш вырастет настоящим волком и перегрызет мне глотку! Забавно…»
- Чего ты хнычешь? Я, вроде бы, ничего такого страшного с тобой еще не делаю?
- Сэр, то есть, генерал… Ваши волосы…
Оказывается, парень почти задыхался под тяжестью генеральской гривы, забивающейся и в нос, и в рот и куда только можно. Сефирот иногда забывал о своей нестандартной внешности, а окружающие его люди время от времени деликатно об этом напоминали. Он сгреб свои длинные густые пряди в охапку и перекинул через плечо. Клауд вымученно улыбнулся: «Да чего ты ждешь? У тебя же давно слюнки текут! Будто я не знаю об этом? Вороном кружишься над моей головой. Смотри, генерал, а я ведь однажды общиплю твои перышки!»
Сефирот был удивлен внезапной переменой в облике мальчика: такой стыдливый и краснеющий, - сейчас в его синих глазах можно было без труда прочесть вызов. Неожиданно он понял, что уже тонул и погибал в этих еще немного детских глазах, что слепая фанатичная вера маленького кадета захлестнула его целиком – она, странным образом, подчиняла себе и сам объект поклонения. Ничего подобного он ранее не чувствовал. Внутри у этого «птенчика» медленно зрел огонь такой силы, которой у него не было и не будет уже никогда. С этим нужно было родиться.
ЧЕЛОВЕКОМ...
Слабым, смертным, не наделенным никакими сверхъестественными способностями и умениями. Но людям была дарована воля. И выбор. И свобода этого самого выбора. Ангелы не имели таких привилегий - они захлебывались своей иллюзорной силой и падали, падали, падали, превращаясь в демонов и умирая от рук все тех же, на первый взгляд, беззащитных людей…
Сефирот вдруг отстранился и резко спросил:
- Ты же на самом деле этого не хочешь, верно?
Клауд испуганно завертелся на простынях:
- Разве я здесь не для того… чтобы…
- Все не так просто, как тебе кажется! Ты… ты тоже видишь эти сны?
- Да. Мне от этого страшно… сэр.
- Мне тоже, малыш.
- ???
- Не смотри так. Я сейчас уйду. И не задавай лишних вопросов! Это приказ, рядовой.
- Так точно, сэр!
Сефирот как-то странно, болезненно усмехнулся и на грани слышимости произнес:
- Вутайцы считают меня Сыном Тьмы, большинство людей на Планете думают, что мне незнакомо чувство сострадания или жалости. Что ж, не буду спорить – со стороны виднее! Но в одном ты можешь быть твердо уверен, Клауд, - я не насилую перепуганных до смерти детей! Тебе нечего беспокоиться. Спите спокойно, рядовой Страйф.
И пока обалдевший мальчишка пытался что-то возразить, его зеленоглазая мечта бесшумно покинула комнату и черной тенью растворилась в дверном проеме. Клауд бессильно завыл и, закусив угол подушки, больно треснул себя по лбу. Надо же быть таким недоумком! Из-за глупого страха упустить свой единственный шанс! Шанс быть полезным генералу, возможность подарить ему немного тепла и надежды, немного веры и своей незыблемой преданности. Но… ему было по-настоящему страшно! Паренек из провинции уже хорошо усвоил, какие нравы царили в Мидгаре. Ему пару раз намекали, чтобы он был осторожнее – с его-то смазливой конопатой рожицей! Кто он такой – пехотинец, кадет, а значит, самое низшее звено цепи? Кто его защитит, если что? Только он сам. И Клауд учился драться. Его дразнили «чокобенком», а он все равно не останавливался на достигнутом и занимался практически до потери пульса. Фэйр неоднократно корил его за такое чрезмерное усердие, но и гордился же: его «чокобенок» владел мечом лучше всех прочих кадетов, старательно зубрил теорию и надеялся снова попробовать пересдать эти чертовы тесты, на которых он так неудачно запоролся…
Конечно, Клауд сразу смекнул, для чего Зак привел его к Сефироту. У Фэйра были свои соображения на этот счет: он знал о снах генерала и о снах Клауда тоже знал. Мальчишка не мог постоянно держать все в себе - когда-то ему же надо было выговориться? Из-за своих принципов Сефирот все не решался приблизиться к кадету, а тот, в свою очередь, его безумно боялся. Пришлось Заку самому побеспокоиться и устроить двоим олухам встречу! А Клауд, говоря казенным языком, миссию провалил.
Не выдержав перегрузок, нервная система кадета не нашла ничего лучшего, как обратиться к испытанному средству: а именно – к размазыванию слез и соплей по щекам и вытиранию оных роскошной генеральской подушкой… Клауд уже начал проваливаться в вязкое марево сна. И тут его осенило. Подскочив, как ошпаренный, он сжал виски и застонал – в интонациях, во взгляде, в самой фразе Сефирота «я не насилую перепуганных до смерти детей» сквозило что-то личное. Что-то из пережитого им самим... К горлу подкатывала тошнота: как генерал вообще существовал в этих лабораториях? Что с ним там делали? Как умудрился не сломаться, стать Лучшим, примером для остальных? И вот теперь он оттолкнул этого необычного и явно одинокого человека, который так нуждался в чьей-то ласке, в понимании и заботе?
…Сефирот мерил шагами гостиную, напоминая самому себе запертого в клетке зверя. Чтобы хоть немного отвлечься он сел за компьютер и порылся в файлах - вот оно! Он как раз намеревался просмотреть более подробно информацию о предстоящей миссии. Нибельхейм. Неисправный реактор. Монстры – а куда же без них теперь? Да это же… Ирония судьбы? Ее слепая насмешка? К Бахамуту все! Не так давно он говорил Заку, что у него наконец-то появилась возможность уйти из Корпорации. Хватит разгребать чужое дерьмо! Но... просто взять и уйти он не мог. Не мог бросить всех тех, за кого был в ответе, не мог бросить оставшихся в живых друзей и особенно его – синеглазого взъерошенного птенца.
ЧОКОБЕНКА
На войне было легче – там задания, цели, противник. Там же стирались границы и условности. И не всегда были палатки и горячие обеды. Даже для генералов. Бывало, Сефирот делил со своими подчиненными такой же скудный паек, и спал рядом с ними прямо на промерзшей земле под открытым небом или же сидел у костра, вытянув озябшие ноги, и улыбался очередному брутальному анекдоту, рассказанному бойцами. И ничто не тревожило, не грызло, не отвлекало – он был своим на войне, и чужим в этих респектабельных кабинетах, среди холеных менеджеров в галстуках и с идеально накрахмаленными воротничками. И пусть они не думают, что на их ухоженных руках нет крови – им всем нужна Мако-энергия и комфортная благоустроенная жизнь?! Значит, и они причастны к той вакханалии, что творилась на фронтах. Невиновных здесь нет. И он не станет никого жалеть, когда пробьет его час.
А он уже близился. Сомнений не оставалось. Демон рвался наружу. И становилось все труднее его контролировать! И этот демон жаждал растерзать мальчишку, уничтожить, разорвать на части. Но этого не позволял ему Сефирот, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься, не надругаться, не придушить ненароком, лаская тщедушного паренька. Единственного, кто сможет остановить демона, кто станет для бывшего генерала искупительной жертвой...
Сефирот что-то машинально печатал, о чем-то думал и что-то прикидывал. А в его подсознании шла борьба - жестокая и отчаянная. Ни Хьюли, ни Рапсодосу не был послан ключ к разгадке их головоломки. А ему был. Потому, что его безумие будет самым страшным?! Потому что он уже был полубогом. И собирался стать богом... Сейчас у него в спальне находился его будущий убийца – тот, с кем он хотел бы разделить, нет, не постель, но что-то иное. А, вот, что – пока и сам толком не осознавал...
…В комнате горел тусклый ночник. Мальчишка крепко спал, вжавшись в подушку. Генерал внимательно присмотрелся к его зареванному личику, осторожно коснулся губами солоноватой щеки, скользнул ниже, задевая уголок рта и спускаясь к вороту куртки, из которой торчала тощая шейка. Кадет что-то пробурчал, но так и не проснулся. Сефирот подошел к шкафу, достал оттуда шелковый вутайский халат, с отвращением скинул кожаный плащ и зашвырнул его в угол. Туда же полетели и остальные части униформы. Генерал потушил свет, надел халат и лег на кровать - отодвигаясь как можно дальше от хрупкой фигурки. Почему у других не существовало подобных проблем? Убивать было намного проще, чем кого-то любить - или, как это должно называться? Бремя идеальности на самом деле сродни изощренной пытке - его обучили управлять собственным телом и держать в узде эмоциональную сферу. До поры до времени так жить было очень удобно. Но теперь...
Игры с Рапсодосом вряд ли стоило воспринимать всерьез - это была всего лишь полубезумная адреналиновая разминка двух сильнейших самцов. А вот синеглазый "птенчик" запросто вскрыл всю его систему защиты - будто живьем содрал с него кожу! Сефирот мог заставить себя уснуть, не думать и не чувствовать, но именно сейчас он этого и не хотел делать. Люди же страдают и мучаются? Есть в этом некий, обоснованный смысл? Он так и провалялся до самого утра, не сомкнув глаз и, прислушиваясь к тихому сопению маленького кадета…
***
...Медь на черном смотрелась роскошно! В шевелюре Генезиса еще не было видно седеющих меток - признаков неизбежного разложения и деградации. Утомленный приступом, Рапсодос окончательно пришел в себя только под утро. Он был бледен, под глазами пролегла синева, его еще знобило. Генерал и сам-то выглядел удрученным: пусть Генезис и дрянь редкостная, но, все равно друг и, несомненно, главное и наиболее скандальное "украшение" их геройского трио. Разговор, как всегда, не клеился - Рыжий или язвил, или огрызался. Одно они оба понимали достаточно четко: все закончилось, так и не начавшись.
"Живой огонь, заключенный в телесную оболочку! Такой восхитительный и такой же безрассудный! Безумно красивый, пьянящий и умопомрачительный. В тебе можно только сгореть, разлететься прахом и нанизать свое сердце на струны твоего самолюбия…»
Когда Сефирот присел на край постели и запустил руку в пряные рыжие кудри, Генезис подался ему на встречу и простонал:
- Ты так боишься отпустить на волю свои желания? Признайся в этом, Лучший из Лучших!
Но генерал лишь укоризненно качнул головой:
- Я не привык им бездумно потакать, как это делаешь ты! Тебе не понять, Рыжий, - ты рос избалованным сынком зажиточных родителей, которому никогда ни в чем не отказывали.
Генезис отвернулся. Болело не раненое плечо - болело все изнутри. Он с детства верил в свою исключительность, избранность и неповторимость. Необычный, очень красивый и эрудированный ребенок, к тому же, сын мэра - как тут не возгордиться?! Юноша грезил неземной славой и подвигами, увлекался изящной словесностью и почти не обращал внимания на откровенно неприличные заигрывания местных девиц. Этот заносчивый молодой человек не придумал ничего более оригинального, как отправиться покорять столицу. Ему не составило труда подговорить простофилю Анжа и убраться из вонючей дыры. На слезы матери Рапсодосу было глубоко наплевать. Как и на слезы всех остальных, опаленных его неистовым пламенем. Мидгар с удовольствием распахнул свои объятия еще одному обаятельному мерзавцу. Друзья детства без особых усилий поступили в отряд "Солджер". И, буквально, с первых дней своего пребывания в армии, Генезис увлекся странным и слишком замкнутым парнем с внешностью не о ангела, не то демона. В отличие от другого провинциального мальчика, они с Сефиротом были ровесниками. Почти равными. Как и Анжил. Три друга. Три универсальных солдата. Но один из них был признан Лучшим. Этого высокомерный и тщеславный Рапсодос стерпеть никак не мог! Он принципиально не признавал полумер и полутонов: если соперник - то сам Сефирот, если женщина - то только Богиня! Рыжему мало кто мог перечить. Он не принимал ничьих отказов. Птица высокого полета и непомерных амбиций. И если по справедливости, то они с Хьюли - тоже генералы, но все сливки доставались именно Сефироту, который блистал на страницах столичных газет, в телевизионных новостях - везде и повсюду! Другой вопрос - нужно ли все это было самому герою, в тайне мечтающему о жизни отшельника? Генезис, напротив, любил славу. Во всех ее проявлениях. Он не пропускал светских мероприятий и умело интриговал, где только мог...
Уходя, он внезапно обернулся и сухо бросил через плечо:
- Прости...
У Сефирота предательски защипало в глазах: остановить то, что уже было запущено для них троих, не представлялось возможным:
- Пообещай мне, Генезис... - генерал умолк на полуслове, в его зеленых глазах промелькнула тень будущих ужасов.
Рыжий ехидно оскалился:
- Такие, как я, не сдыхают. Обещаю тебе, Сефирот! Я получу ее Дар и вернусь!
- Ты все-таки в это веришь?
Генезис опять улыбнулся:
- Как и ты в свои сны? В этого мальчишку? Зачем он тебе? Господи, Сеф, в нем же ценности - нетронутая задница, да и та больно тощая!
Генерал помрачнел:
- Не суди всех по себе, Рыжий. Меня с ним связывают не очень-то приятные вещи... А сейчас ступай, Генка, мне нужно побыть одному.
Рапсодос ничего не ответил и, громко хлопнув дверью, пулей выскочил из апартаментов товарища...
***
...Как оказалось, мальчишка во сне постоянно ерзал и переворачивался с боку на бок. На рассвете Сефирота наконец-то похитил Морфей, и все стало неважным. Они проспали до самого полудня. Открыв глаза, генерал испытал почти шок: маленький кадет спал, обхватив его руками и ногами, так крепко, как только мог. И от этого становилось не по себе. Сефирот был вынужден растолкать его. Клауд испуганно таращился на него и, вспомнив об утреннем построении и прочих прелестях армейской жизни, пришел в неописуемый ужас. Сефирот только смеялся:
- Клауд, хочешь остаться у меня жить? Мне необходимо твое присутствие, понимаешь?
- Да, понимаю. Вам легче сопротивляться этому страшному зову? Скажите мне, генерал! - кадет упал лицом вниз на подушки и уже начинал всхлипывать.
Прохладные ладони гладили его по спине и вздрагивающим плечам, изящные пальцы перебирали выпирающие через одежду бусинки позвонков, поднимались вверх по шее и теребили соломенно-русые пушистые волоски. И липкий удушающий страх рассеивался, растворялся в этом миге подлинного неземного блаженства.
Совсем скоро Сефирот научится умирать, чтобы возвращаться снова и снова…
К НЕМУ ОДНОМУ…