Лондон встретил Адама проливными дождями и затянутым серыми облаками небом – совершенно лондонская погода, хотя в начале лета можно было ожидать чего-то более приветливого. Нудная картина раздражающего моросящего дождя невольно навевала тоскливое настроение: после солнечного Монреаля, скучая по жаркой Калифорнии, Адам почувствовал себя в сером промокшем насквозь городе узником. Это не помешало сиять приветливой улыбкой на всех встречах и интервью, и вряд ли в Лондоне нашелся хоть один человек, кто заметил в глазах Адама тоску. Жаль, ее нельзя было так же легко прогнать из сердца, было бы кстати – Адам не любил грустить, тем более, грустить в одиночестве.
Идиотская привычка – слушать в плеере собственные песни. Вообще-то, они были закачаны в айфон еще осенью, чтобы всегда были под рукой, чтобы дать послушать возможным продюсерам и промоутерам, иногда важно было и самому прогнать на повторе раз пять, сверяясь с ощущениями и настроением. Но сегодня плеер стоял на «случайном режиме» и периодически выдавал песни, которые Адам ни за что не захотел бы слушать именно в этот день. Тоскливый. Одинокий.
«Это все дождь» - очень удобная отговорка, особенно для самого себя. Именно дождь виноват в том, что Адам вместо так необходимого ему вечернего отдыха в отеле берет такси и едет по сумрачному Лондону, «зациклив» одну из песен на повтор. И конечно же, только дождь и никто другой виноват в том, что в качестве реакции на собственный голос перед мысленным взором Адама всплывают непрошенные, ненужные сейчас картинки.
Стоит закрыть глаза, и Адам видит настойчивый чуть вызывающий взгляд. Прошло то время, когда в этом взгляде читались восхищение, граничащее с обожанием, смущение, неуверенность. Восхищение никуда не делось, а обожание превратилось в радость обладания – и Адам совсем не против этих изменений. Он любит, когда эти глаза смотрят так: прожигая насквозь, заставляя сердце сладко ныть, почти физически ощущая чужую собственническую гордость: «Лучший. Мой».
Адам вздохнул, непроизвольно поежился, увидев за окном такси все тот же однотонный дождь, и сделал звук в плеере погромче, снова закрывая глаза.
Ему нравится наблюдать тайком, как тонкие изящные пальцы рассеянно касаются щеки своего обладателя, почесывают подбородок, теребят ворот футболки или принимаются играть с волосами. Адам почти завидует им – ему самому приходится ждать, выбирать подходящий момент или тосковать – как сегодня – от невозможности касаться. Зато эти же пальцы умеют доводить его до экстаза случайным прикосновением к руке, чуть ниже рукава футболки, или проводя по шее сзади, якобы поправляя ему шнур от ушного монитора. О том, что эти пальцы умеют делать, когда вокруг нет никого лишнего, Адам предпочитает не думать, только не сейчас, он конечно мазохист, но не до такой степени.
- Остановите здесь, я пройдусь…
- Там дождь, сэр, вы уверены?
- У меня есть зонт, спасибо.
Банально и как-то даже пошло: тосковать на Тауэрском мосту. Но Адам ничего не смог с собой поделать – Темза манила его своей рябью, словно разделяя его грусть и неприязнь к затянувшемуся дождю. На мосту было холодно, Адаму пришлось поднять воротник куртки и втянуть голову в плечи, но вид на воду завораживал, а песня в наушниках говорила именно о том, что он сейчас чувствовал.
Адам обожает ласкать бледную кожу на крепких не слишком широких плечах, спускаться кончиками пальцев ниже, очерчивать лопатки, чуть царапать ногтями выступающие позвонки. Снова подниматься - к основанию волос, к точеным скулам, к чувствительным ушам, на которых слишком много пирсинга. Это потрясающе – знать, как и где нужно невесомо коснуться подушечками пальцев или кончиком языка, чтобы услышать судорожный вдох, насколько сильно сжать горошину соска, вызывая сдавленный стон, за которым наверняка последует хрипловатое ругательство – почти приказ «не тянуть резину». Ощущения новизны и узнавания давно сменились непередаваемым чувством власти над этим телом, сладостью победы, которая не может приесться – никогда, не с этим человеком.
«Мой наркотик… мое экстези…» - беззвучно шепчет Адам, не то повторяя слова звучащей в наушниках песни, не то начав грезить наяву, подставляя лицо лондонскому дождю.
Созданы друг для друга… Охотник и жертва, лев и ягненок – хотя теперь, по прошествии лет, они слишком сравняли позиции, чтобы говорить о «ролях». Созданы друг для друга – как луна и морской прилив, как огонь и воздух, и также неразделимы.
«Ты нужен мне, чтобы дышать…»
«Ты нужен мне… черт…»
Капли дождя стекают по щекам, мажут соленоватой горечью по сжатым в одну линию губам. Разлука закончится уже очень скоро, и этот неуместный дождь покажется сентиментальной глупостью. Они вместе посмеются над этим, и Адам наверняка услышит в свой адрес что-то типа: «Так и знал, что тебя нельзя отпускать в Лондон одного – не успел приехать, уже потащился на мост самоубийц!» Сильные любящие руки обнимут его за талию, притягивая ближе, лукавый взгляд из-под вечно мешающейся челки будет обещать все те самые вещи, о которых сегодня нельзя даже думать. Адам не удержится и набросится на довольно улыбающийся рот, вылизывая, терзая чувственные губы, пока не ощутит дрожь горячего тела, все сильнее прижимающегося к нему, притираясь животом.
Адам не хочет представлять, как пройдет их встреча – лишние подробности, небезопасные для его психики сейчас. Достаточно знать, что независимо от «расстановки сил», от способа, позы, темпа и прочих совершенно непрогнозируемых вещей, им обоим будет настолько хорошо, что даже если Лондон вокруг вздумает рушиться, они вряд ли заметят такую мелочь. Адаму не нужно представлять нюансы, ему хватает пары картинок: безумный взгляд почти черных от возбуждения глаз – широко открытый в хриплом крике рот – судорожные пальцы, добела сжимающие его собственные… Щеки вспыхивают жаром, несмотря на все еще прохладные острые струи дождя, и Адам даже расстегивает воротник куртки, чтобы вдохнуть воздух ночного Лондона полной грудью.
Почему-то после этой резкой почти болезненной вспышки возбуждения становится легче. Адам улыбается покрытой мелкой рябью грязновато-мутной Темзе, как сообщнице – теперь она знает его секрет, вызывая этим теплые нежные чувства. Через несколько минут, снова скользя взглядом по мокрым паркам и дворцам, мелькающим за стеклом такси, Адам ощущает почти умиротворение. Он закажет в номер горячий пунш и медовые коврижки, примет душ и включит телевизор, а затем отправит смс, которое просто не может остаться без ответа:
«Я хочу тебя… Если ты не поторопишься, я уйду жить на Тауэрский мост, мы с Темзой почти нашли общий язык. Скучаю по тебе…»