День у Вэйна Солидора выдался тяжелым. Да еще под вечер почтительный судья из свиты отца сообщил, что император Грамис желает немедленно видеть третьего сына в своих покоях. Предугадать тему беседы было непросто, но у Вэйна была наготове особая папка, которая неизменно выручала при любых обстоятельствах.
К тому же сегодня был третий день месяца.

Третий день месяца в жизни Вэйна числился особенным. В этот день Судья-магистр Дрейс неизменно подавала Императору служебные записки, которые проще было бы назвать доносами. И почему-то центральной фигурой наблюдений очаровательной, но совершенно негибкой в своих взглядах Судьи неизменно становился именно Вэйн. Любой жест, слово, не говоря уже о принятых решениях, вызывали у леди-Судьи твердую уверенность в злонамеренности действий третьего императорского сына. И она считала своим священным долгом и обязанностью поделиться с престарелым правителем всеми подозрениями.

Лорд отец встретил сына, не поднимаясь с кресла, - сейчас, из-за болезни, ему было трудно держаться на ногах. Вэйн рассказал о ходе дипломатической переписки с Розаррией, о коллективной жалобе буджербского купечества на разгул воздушного пиратства, о ходе испытаний «Александра»… Краем глаза он заметил, что к розовой папке, перевязанной розовыми же ленточками, – очень в духе судьи Дрейс, - пока никто не притрагивался. Видимо, лорд отец решил оставить приятное чтение на ночь.

- Что там творится? – Грамис прервал сына в тот момент, когда Вэйн как раз перешел к финансовому отчету о расходах Драклора. И кивнул в сторону широкого окна, за которым в саду стояли две вышки, стилизованные под далмасские башни. Мальчишкой Вэйн вместе с братьями провел там немало веселых часов, атакуя или, наоборот, защищая свои крепости.
Сейчас же на них велись игры поопаснее.
Через узкие бойницы под сводом были перекинуты две тонкие дощечки. На них – в пяти метрах над цветниками – топтались двое судей. Да не просто топтались, а пытались фехтовать. Один из них держал наперевес два меча, соединенных рукоятями, что позволяло лучше удерживать равновесие, но не давало возможности для атаки. А второй, управляясь обычным мечом, рисковал в любой момент упасть и мало того, что сломать шею, так еще и помять любимые розы Императора.
- Кто эти негодники? – спросил Император, впрочем, без особого недовольства. Азарт опасной игры увлек и его. Он даже встал и подошел к окну, чтобы получше разглядеть происходящее.
- Похоже, близнецы Ронсенберги, - прищурился Вэйн. – Вы, наверняка, слышали о них, лорд отец. Ландиссийцы. Дикие люди. Дети гор.
Пока отец одобрительно цокал языком, глядя на опасные выпады, Вэйн забрал папку судьи Дрейс, а вместо нее положил точно такую же, но с рисунками Ларсы. Для здоровья отца они будут полезнее.

День выдался утомительный, но вечер прошел сносно. После того, как Ронсенберги все-таки измяли любимые императорские розы, отец и сын вместе с удовольствием посмотрели каракули самого младшего Солидора.
А самую трогательную картинку, на которой Ларса нарисовал себя, папу и старшего брата, император велел повесить в кабинете.

Вэйн вернулся к себе, позволив себе по дороге расстегнуть пару верхних пуговиц. Он действительно устал. Но когда вошел в спальню, понял, что отдохнуть ему не удастся. Близнецы Ронсенберги уже устроились там, вовсю пользуясь правами частых гостей. Баш играл сам с собой в шахматы. А Ноа возился у камина, стараясь сделать огонь нежарким, но уютным.
- Лорд Вэйн, мы пришли за обещанной наградой, - сразу сообщил чуждый дипломатическим хитростям Баш.
- Я пришел за своей наградой, - уточнил Ноа, поднимаясь с пола. – Вы сказали, что выполните желание того, кто победит в схватке на башнях.
Вэйн развел руками. Он слишком утомился, чтобы спорить.
- Я постараюсь, Габрант, если, конечно, ты не пожелаешь, чтоб я немедленно захватил Розаррию или вырезал весь Сенат.
Ноа помотал головой.
- Просто садитесь и позвольте завязать вам глаза, - тихо попросил он. – И не снимайте повязку, пока я не разрешу.
Вэйн задумчиво заправил прядь за ухо. Не то чтобы он не доверял близнецам, но, как истинный Солидор, он слишком привык все держать под контролем. А тут ему предлагали забыть о привычных правилах и подчиниться чужой воле. Воле двух ландиссийцев. Диких людей. Детей гор.
- Уверен, что ты не заставишь меня пожалеть, - Вэйн сел в кресло поудобнее и откинул голову назад, позволяя завязать себе глаза плотной повязкой.

Не видеть, только предчувствовать и ощущать было непривычно. Чьи-то руки, вероятно, Баша, расстегнули оставшиеся пуговицы на рубашке и провели прохладными пальцами по груди.
Губ коснулась что-то округлое и мягкое. Вэйн осторожно повел языком.
Сладко. Сливки.
И - о чудо! - клубника. Вэйн уже и забыл, когда баловал себя этим лакомством. Сок потек по уголку рта, и кто-то, - Вэйн надеялся, что Ноа, - слизнул его, коснулся губ коротким поцелуем. Продолжить его не дали, Вэйн снова почувствовал, как спелая ягода дразнит губы, щекочет язык и ускользает.
- Это и есть твое желание? – Вэйн не видел, но был уверен, что Габрант смутился. – Подойди ближе. Садись.
Ноа повиновался незамедлительно. Он оседлал колени принца и, предвосхищая следующий приказ, протолкнул клубнику ему в рот. За спиной ревниво заворчал Баш. Он недовольно потерся щекой о плечо Вэйна, чуть прикусил его, а затем приспустил рубашку и принялся нежно целовать спину.
А Ноа решил воспользоваться своим преимуществом. Без всякого смущения он завладел губами принца, отрываясь от поцелуев только для того, чтоб обмакнуть очередную ягоду в сливки, а затем губами отдать ее Вэйну.

Похоже, вечер из сносного превращался в великолепный.