Джейсон Хадсон закрыл досье. Он знал наизусть каждую строчку.

Алекс Мейсон, тридцать лет, бывший морпех, сержант.
В 1961 году на Кубе в составе группы разведки и диверсии участвовал в покушении на Фиделя Кастро. Прикрывая отход остальных, попал в плен. Был переправлен в Россию для допросов и перевербовки. Считался пропавшим без вести почти три года.
Совершил побег.
Восстановлен на службе.

История возвращения Алекса Мейсона выглядела странной. Старик — Хадсон словно воочию видел, как шеф неторопливо расставляет деревянные фигуры по шахматной доске — только хмыкал. Везунчик, этот Мейсон, что скажешь, Джей? Ведь он вернулся оттуда, откуда не возвращаются.

Но Хадсон знал, что сержант из его группы разведки и диверсии вернулся нецелым, если так можно выразиться. Почти полтора года жизни оказались напрочь стерты из памяти Алекса Мейсона. Где он был, что с ним делали — рассказать не смог бы даже под пытками.

По хорошему, сержанта, как бывшего военнопленного, следовало бы демобилизовать и провести через проект «МК-Ультра» — психотропные препараты и электрошок — пока не вспомнит. Хадсон предлагал, но Старик бросил такой взгляд, что настаивать он уже не решился.
И вправду, чем тогда он, Джейсон Хадсон, будет лучше тех, кто промывал мозги Мейсону? Стоило ли сержанту пережить пытки, насилие и сибирский холод, чтобы, вернувшись домой, снова стать заключенным, да еще подопытным кроликом?

И все же, что-то было не так с этим русским, который по словам Алекса Мейсона, помог бежать — с тем самым Виктором Резновым.
Скажем откровенно, очень многое не так: странная, полу-мифическая личность — сродни Прометею, который принес людям огонь и остался страдать.
И ведь не скажешь, что Мейсон пытался скрыть истину. Наоборот, говорил о Резнове много, охотно, с почти экстатическим восторгом. Старался вспомнить малейшие детали. И смотрел так, как будто ждал, что Хадсон вот-вот организует спасательную операцию в Воркуту, где остался его русский друг.

Джейсон Хадсон не исключал, что никакого Виктора Резнова на самом деле не существовало — только в больном воображении Мейсона. Тот всегда был привязан к своим товарищам: Фрэнк Вудс, Джо Боумен и Алекс Мейсон — эта троица стояла друг за друга горой, в мире и на войне. А в плену, где одиночество — одна из страшнейших пыток, Мейсон вполне мог придумать себе приятеля, наделить всевозможными достоинствами, и именно это помогло выжить.
Выжить, но не сохранить себя.

И пусть Старик играл в благородство, Джейсон Хадсон помнил, что Алекс Мейсон — профессиональный солдат, умеющий убивать десятками разных способов. И если он перевербован или, что еще хуже, превращен в спящего агента, то бед не оберешься. Но Хадсон помалкивал, потому что доказательств не было.

«Операция 40» — так называлась акция, когда группа разведки и диверсии пыталась убить Фиделя Кастро, а Алекс Мейсон попал в плен. Могли ли кубинцы с помощью своих русских друзей сделать ответный ход и перепрограммировать того, кого прислали за Кастро, — убить Кеннеди?
Это была бы красивая, черт возьми, комбинация.
Звучало безумно, но Хадсон по своему опыту знал, что ничего невозможного в холодной войне нет.

— Давайте попробуем, сэр, — сказал Хадсон, так и не определившись, куда поставить ладью. — Мы ничем не рискуем. Почти. Просто проверим одно предположение.

Итак, Алекса Мейсона — героя, чудом вернувшегося из русского плена — отдельным рейсом привозят в Вашингтон, сажают в черный лимузин, с почетным эскортом проводят по Пентагону. Чтобы в конце пути в кабинете для особых гостей ему пожал руку сам президент Джон Кеннеди.

— И если русские промыли Мейсону мозги, то он попытается убить Кеннеди, — закончил Хадсон и уверенно поставил ладью на b-4.
— И тебя не смущает, что мистер президент сейчас...
— Знаю, — Хадсон мог бы поклясться, что Старик его просто дразнит. — Но Алекс Мейсон не знает. И двойнику мистера президента совершенно необязательно знать, что ему придется встретиться с человеком, который может сломать ему шею одним движением.

И еще до того как Старик сделал ход, Хадсон знал, что он будет согласен.