— Ронсенберг! — Ноа постучал в дверь комнаты брата сначала кулаком, потом каблуком. Стучал скорее для проформы, потому что как у старшего по званию доступ к комнате любого из судей, проживающих в общежитии для младших офицеров, у него был. Когда близнецы поступали на службу в Департамент юстиции, в комиссии Ордена судейства им откровенно сказали, что не потерпят двух Ронсенбергов на службе империи. Баш подкинул монетку и остался в списках под фамилией отца. Ноа ничего не оставалось, кроме как недовольно поморщиться. В Ландисе фамилии матерей носили только незаконнорожденные.
Но на этом везение Баша закончилось. То ли имперцам знакомое и благозвучное аркадийское имя казалось милее, то ли вся хватка и амбициозность достались при рождении младшему, но новоиспеченный Габрант уже вскоре сдавал экзамены на поступление в престижное Девятое бюро, а Баш продолжал патрулировать улицы. И, похоже, жизнерадостный солдат Ее величества Юстиции не собирался ничего менять, оставаясь вполне довольным своим скромным положением.
Ноа очень быстро выучился называть брата, как и остальных Судей, только по фамилии. Это дисциплинирует их обоих, считал Габрант. Башу же было наплевать, и Ноа каждый раз вздрагивал, когда брат походя хлопал по его плечу, попутно интересуясь у старших по званию: «Как дела у малыша?».
Сейчас же Габрант взламывал запирающее заклинание, защищающее комнату Баша, не ради выяснения отношений. Один из курсантов перед занятиями по средствам хранения информации разбил свой мнемический кристалл, а Габрант терпеть не мог, когда на его лекциях бездельничали. У Баша же, который по складу характера не утруждал себя слишком интеллектуальными увлечениями, должны были остаться кристаллы еще со времен обучения. И, конечно, Габрант знал, где Баш их прячет, как того требует устав, иначе Ноа не находился бы на хорошем счету в Девятом бюро. Самый что ни на есть примитивный тайник — в полу под кроватью.
«Ронсенберг будет только рад сплавить их мне», — заверил себя Ноа, разглядывая три ограненных осколка на ладони. Но прежде чем отдать ценные записывающие устройства, следовало проверить оперативную память. Судья активировал самый большой из кристаллов и обомлел, увидев, что за зрелище выткалось в воздухе. Его брат, единственным одеянием которого являлся широкий ошейник, на четвереньках полз к сидящему в кресле темноволосому господину. Почти сразу Ноа признал в нем третьего сына императора, лорда Вэйна. Оказавшись у ног лорда, Баш с выражением умильной преданности лизнул сначала его руку, а потом принялся лизать сапоги. Ноа быстро дезактивировал кристалл, так и не придя в себя от шока. Затем взял себя в руки, проверил, что на втором: Баш на коленях перед стоящим Вэйном, холеная узкая рука по-хозяйски перебирает светлые волосы.
В память третьего кристалла Габрант даже взглянуть не решился.
Вместо этого он вернулся в тренировочный зал к заскучавшим курсантам. Отправил растяпу, не сумевшего сберечь важное записывающее устройство, в карцер. Перепоручил вести занятия Судье Ласкесу. А сам вернулся в комнату Баша.
Когда Ронсенберг, не подозревающий, что его самые сокровенные тайны раскрыты, ввалился к себе, то даже поначалу обрадовался, увидев брата. Ноа сидел на единственном в комнате стуле, закинув ноги на стол. И тут Баш понял, что кровать сдвинута, а вид Габранта не предвещает ничего хорошего.
— Тебя кто-то обидел, братишка? — с встревоженным видом Баш плюхнулся на кровать.
Ноа отрицательно покачал головой.
— Я не знаю, каким шантажом лорд Вэйн заставил тебя все это делать. Но обещаю, — Габрант недобро прищурился, — он за это поплатится. И больше никогда не посмеет…
— Шантажом? Лорд Вэйн? — Баш выглядел сбитым с толку. Потом сообразил и рассмеялся:
— Вот ты о чем…
Продолжая посмеиваться, Ронсенберг улегся поудобнее, завел руки за голову и мечтательно произнес:
— Расслабься, братишка. У нас все полюбовно.
— Ты с ума сошел, Баш? — сухо осведомился Габрант, не понимая причины столь лиричного настроения. — Ты пьяный?
— Посидели чуток с ребятами после дежурства, имеем моральное право. А что же до Вэйна… то не знаю, откуда ты узнал, но, поверь… мне повезло, — и Баш, повернувшись к брату, подмигнул. — Помнишь, когда мы еще были в Ландисе, я познакомился с одним пареньком из Далмаски… Восслером его звали…
— При чем тут твои сомнительные знакомства? — Габрант начинал потихоньку злиться. — Вэйн, судя по всему, тот еще садист… он тебя использует, ты не понимаешь? Обращается с тобой хуже, чем с девкой.
— Да ладно тебе, зануда. Вэйн… он… — Баш пощелкал пальцами, — …охуительный.
— Ты совсем распустился со своей солдатней, — Ноа поморщился.
— Он умеет быть жестоким. Кажется, еще немного — и убил бы его. А все равно, встанешь на колени и поползешь. Да еще и хорошенько поумоляешь трахнуть тебя.
— Избавь от подробностей, — Ноа даже отвернулся. Память так и жгли яркие картинки, где голый униженный Баш выпрашивает место подстилки как милость. — Хочешь или нет, я потребую у Вэйна, чтобы он прекратил свои грязные игры.
— Э, постой! — Баш приподнялся. — Тебе нельзя к нему…
— Боишься потерять престижное место солидорской подстилки?
— Не я — солидорская подстилка, — Баш сел и помотал головой. Он выглядел смущенным. — Не я, а ты…
— Что-о-о?
— Вэйн думает, что не Баш Ронсенберг ходит к нему, а Ноа Габрант, — выпалил Баш и сделал такое движение, будто собрался прикрыть голову от удара.
Ноа молчал. Он был слишком потрясен.
— Вэйн с самого начала запал на тебя, — скороговоркой продолжил старший. — В самый первый раз его паж перепутал нас и привел к Вэйну меня. Я подумал, что Солидор может доставить тебе неприятностей, если я поведу себя не так, как ему хочется… А потом втянулся. Так что Солидора я тебе не отдам, даже не рассчитывай. Тебе — карьера, мне — монаршая любовь. Все по справедливости.
Ноа продолжал молчать. Затем, взяв себя в руки, спросил:
— Вэйн не замечает подмены?
— Нет, конечно! — Баш уверенно покачал головой. — Он же не знает, какой ты зануда. Он зовет меня Ноа, когда хочет быть ласковым, и Габрантом перед тем, как ударить. Вэйн говорит, ему очень нравится, что на парадах и в карауле ты всегда такой суровый и холодный, делаешь вид, что не замечаешь его, своего хозяина. Ты такой и есть — истукан бесчувственный. А в постели, наоборот, говорит Вэйн, ты страстный и чувственный. Это я такой, понятно?
— Понятно.
Габрант встал. Карьера или нет, но разрешать использовать свое имя в подобных развлечениях он не собирался.
Уже от двери он все-таки спросил брата:
— А зачем ты записываешь всю эту порногра… ваши встречи?
— Вэйн велел, — Баш, зевнув, пожал плечами.
Похоже, что Ронсенберг не врал и не разыгрывал его, как втайне надеялся Габрант, когда шел к покоям Вэйна Солидора. Стража пропускала его без лишних вопросов, как старого знакомого. И камердинер ничуть не удивился, когда открыл дверь в кабинет третьего сына императора.
— Уже соскучился? — вышедший навстречу Вэйн по-свойски потрепал Габранта по щеке. В груди у Ноа что-то екнуло. Еще никогда он не видел Вэйна так близко. От одной мысли о том, что Вэйн хочет его и готов немедленно оттрахать, бросило в жар. Еще никто так откровенно и бесцеремонно не заявлял на Ноа свои права. Неужели Солидор действительно так хорош, что Баш готов окончательно забыть и честь и гордость, лишь бы и дальше ублажать третьего принца самыми бесстыдными способами. А ведь Вэйн сейчас думает, что это он, Ноа Габрант, ведет себя как последняя шлюха, стоит его чуть приласкать.
Ноги подкашивались. Тем не менее, Судья начал самым сухим и официальным тоном:
— Лорд Вэйн, произошла ошибка. Мой брат Баш взял на себя смелость воспользоваться моим именем, чтобы…
Габрант почувствовал, что краснеет. Вэйн внимал с вежливым интересом, даже не делая попыток разрешить неловкую паузу.
-…чтобы снискать ваше расположение, — выкрутился наконец Габрант. — Я попросил его прекратить компрометирующие, прежде всего, вас, лорд Вэйн, отношения. И также прошу вас в дальнейшем не оказывать моему брату-близнецу Башу фон Ронсенбергу никакого благоволения.
Завершив свою речь, Судья замер по стойке смирно, всем видом демонстрируя должную почтительность и одновременно твердость духа, как и полагается сотруднику Девятого бюро.
— Баш меня не так просит, — очень мягко, почти нежно произнес Вэйн. И его губы тронула хищная и в тоже время ласковая усмешка. Габрант прикрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не выдать нарастающего смущения. Пусть лучше Солидор почитает его за невежу, чем за вечно краснеющую девицу. Зажмурившись, он не видел, но почувствовал, как рука Вэйна погладила его по лицу, скользнула по груди… Если бы Солидор начал его сейчас раздевать, Габрант бы и не пикнул. Но принц отстранился и со вздохом сказал:
— Я рассмотрю вашу просьбу, Судья. Можете идти.
Нетвердым шагом Ноа двинулся к двери, и уже в спину ему Вэйн добавил:
— Попросите своего брата немедленно зайти ко мне. Я сам с ним поговорю, — в последнем слове отчетливо звякнул металл. И Габрант насторожился. По дороге он думал о том, что Баш, по сути, не желал ничего дурного, и не его вина, что он поддался на искушающие чары третьего принца. Мало кто устоит перед порочным обещанием в темных глазах Вэйна. Взять того же Судью Бергана… Тот чуть ли не в открытую заявляет, что готов на все ради лорда Вэйна. Хоть горшки выносить, хоть постель стелить…
Спящий Баш выглядел трогательным и беззащитным. Ноа снова подумал, что в первый раз его брат лег под Солидора только, чтобы он, Ноа, мог спокойно заниматься своей карьерой в Девятом бюро. И даже стало немного совестно, что он был так несправедлив к Башу.
Больше не раздумывая, Ноа снял с себя кулон в виде птицы, стремящейся к небу, и, аккуратно забрав у брата его медальон, надел на себя птицу, падающую вниз. Расшнуровал самым неуставным образом рубашку, как обычно носил Баш. Взлохматил волосы. И напоследок глотнул немного вина. Для полного вхождения в образ. И для храбрости.
Увы, весь хмель выветрился по дороге. Снова очутившись в кабинете Вэйна Солидора, Габрант порастерял и храбрость, и решимость. Ему пришлось подождать, пока лорд обратит на него внимание. Ноа стоял у двери, опустив взгляд, не решаясь привлечь внимание к своей персоне.
Наконец Вэйн закончил изучать бумаги, подошел ближе и даже обошел Габранта кругом, разглядывая как в первый раз.
— Ты обманул меня… — и короткой паузой Солидор выделил имя, — Баш.
— Да, милорд, — Ноа покаянно кивнул. Ну что принц ему сделает, ну скажет пару-тройку неласковых слов. И отпустит. Он же обещал.
— Придется тебя наказать, — так же тихо и вежливо сообщил Вэйн.
— Что?! — возмутился Габрант и тут же опомнился. — Как вам будет угодно, милорд.
— Мне угодно до крови исхлестать тебя хлыстом, — ровно продолжил Вэйн, — а затем наложить на тебя клеймо, чтобы ты никогда не забывал, кто твой хозяин. И в качестве особой милости можешь выбрать, на какой части тела ты будешь носить мой знак.
— Здесь, — палец Вэйна уперся в правое плечо.
— Или здесь, — рука опустилась до бедра.
— Или под лопаткой, чтобы я мог всегда видеть клеймо, когда ты лижешь мои сапоги.
С совершенно искренним ужасом Габрант повалился в ноги принцу.
— Пощадите, — взмолился Ноа. Он был не готов к такому повороту событий.
— Ты не убедителен, Баш, — покачал головой принц.
Взгляд Габранта был полон мольбы и ужаса, но Вэйн и не думал останавливаться. Наконец недогадливый, неприступный Ноа Габрант был в его руках, и принц собирался проделать с ним все, о чем так долго мечтал. Довести его до полного исступления своей жестокостью и лаской. И заклеймить, чтобы тот никогда не забывал, кто его хозяин.

* * *

…Когда лорд Вэйн щелкнул замком, закрывая дверь, Габрант поднялся с колен. Все равно принц только улыбался, слушая его просьбы.
Баш стойко перенес бы любое наказание, Ноа вынесет это ради Баша.
Чтобы спасти его.
Уберечь — от ласкового яда, проникающего в кожу, в кровь, в душу, когда Вэйн Солидор подходит ближе и с неожиданной нежностью берет ладонями твое лицо. Вглядывается терпеливо и с верой. И ты чуть не задыхаешься от неожиданной близости.
«Раскрылся», — с невольным облегчением подумал Габрант, когда принц опустил руки и отвернулся.
— Не желаешь надеть свой любимый ошейник? — поинтересовался принц, неторопливо поворачивая ключ в широком ящике стола. — В последний раз.
В ящике аккуратно разложены, каждый на своем месте: свернутый хлыст, прямой, как выстрел в упор, стек, широкие кожаные наручники, ошейники, один из них с короткими шипами внутрь, — все остальное Габрант не успел разглядеть, стыдливо отвел взгляд.
Баш успел все перепробовать на себе? Лучше не думать об этом.
— Нет, мой лорд, — твердо ответил Ноа. — Я приму наказание и уйду.
— Сними рубашку, — домашним тоном распорядился принц. — Положи руки на край стола, вот сюда.
Только сейчас Ноа заметил железные, витиевато украшенные скобы, но отказаться не посмел. Вложил руки в гнезда, а затем почувствовал, как крепко держат зажимы. Он мог опереться ладонями на стол, и это было уже неплохо.
— Тебе удобно? — с такой же ласковой домашней интонацией спросил Солидор, от чего у Ноа мурашки по плечам побежали.
— Вполне, мой лорд.
Хлесткий удар ниже спины заставил поджать ягодицы.
— Я недоволен тем, что ты пытался обмануть меня, Баш, — жесткий кончик стека прошелся по позвонкам, чуть царапая кожу, от загривка до прогнувшейся поясницы. И обратно по каждой выступающей косточке, мучительно неторопливо.
— Простите, мой лорд.
Ноа не смел дышать, каждую секунду ожидая боли.
— Но знаешь, что самое оскорбительное… ты…
Вот и первый удар по спине, резкий и размашистый.
— …смеешь…
Еще один.
— заявлять… что… уйдешь.
Каждое слово ударом впечатывалось в кожу.
— Так будет лучше, — успел пробормотать Габрант.
— Неужели? Я весь внимание, — благосклонно откликнулся Солидор, снова примериваясь стеком. Как будто Судья, вздрагивающий от каждого движения за спиной, был вполне способен вести непринужденную светскую беседу.
— Ваше положение, мой лорд, ваша репутация… — пытался воззвать к голосу разума Ноа и снова на собственной шкуре почувствовал, что ошибся.
— Тебя чем-то не устраивает мое положение? — деланно возмутился принц после того, как нанес несколько быстрых и очень болезненных ударов по бокам.
— Вы, как звезда, недоступны для простых смертных, и так должно оставаться впредь, — Ноа оглянулся через плечо. Вэйн заметил, что складки возле его губ стали резче.
— Сравнение льстит, но витиеватые речи — не твой стиль, Судья, — принц остановился, словно не знал, стоит ли продолжать. — Что касается недоступности… как же я должен заботиться о народе, не зная его нужд? А, может, моя забота тебя утомила?
«Забота» прошлась по плечам, да еще с оттяжкой. Ноа всхлипнул. Он не знал, что ответить и не разозлить Солидора. Положение и без того было незавидным
— Мой лорд… — Ноа почти простонал это, — мой долг оберегать вас…
Выдох. Попытка выдержать паузу, чтобы получить хоть короткую передышку.
— В том числе и от грязных слухов.
Ошибка. От жесткого удара Габрант всерьез дернулся, забыв, что скован.
— Никто не посмеет распускать слухи о моем Доме, Баш.
Все оправдания звучат жалко и неубедительно, Ноа понимал это.
— В Аркадии, да. Но если узнают шпионы из Розаррии? Они не постесняются очернить будущего императора всеми способами.
— Это брат тебя надоумил?
Кончик стека почти игриво шлепнул по ягодицам, и Габрант снова смутился.
— Нет... Да... Я...
— А может, хочешь мне предложить другого на свое место... Не столь губительного для репутации принца, как простой Судья? Кто-то, кого ты ненавидишь? Или кто заплатит больше?
Под градом резких ритмичных вопросов, полосующих кожу, Ноа уже не понимал, о чем говорит принц. Звон в ушах, сопровождаемый собственным мычанием.
И вдруг — тишина, только собственное тяжелое дыхание. Вэйн Солидор больше не спрашивал.
Ноа почувствовал руку в перчатке на своем загривке. Вэйн небольно сжал склоненный затылок. И Габрант искоса мог видеть, как разочарование залегло морщинкой между бровей принца.
— Я почему-то поверил твоим клятвам...
— Лучше пережить ваш гнев, мой лорд, чем стать причиной, по которой вы потеряете благосклонность императора, — Ноа с трудом учился хитросплетению речей аркадийцев, но все же кое-что умел. И он надеялся, что третий сын Грамиса Солидора его понял.
— Определенно, слушать, как ты стонешь, гораздо занятнее, чем видеть, как ты пытаешься разобраться в том, чего не понимаешь, Баш. Я уже взрослый мальчик и хорошо знаю, как успокоить лорда-отца...
— А мне как с этим жить? — Ноа наконец посмотрел Вэйну в глаза. Тот с легким пренебрежением оттолкнул его, как бросил бы не глядя негодную перчатку.
Хитроумные замочки щелкнули, Ноа был свободен.
— Я могу идти? — он снова опустил голову. Было мучительно неловко смотреть на Вэйна, будто и вправду поклялся, но обманул.
— Твое наказание еще не кончено. На стол.
— Мой лорд?
— Садись на стол.
И Ноа поскорее выполнил приказ, потому что раздражение в голосе принца усилилось. Сел прямо на какую-то папку, стараясь выпрямиться. Спину как огнем жгло.
Рядом лежали три стопки бумаг, и было страшно пошевелиться, нечаянно рассыпать их. Что еще задумал лорд Вэйн?
Ноа ждал нового удара, но принц просто погладил его по щеке. Рука скользнула по плечу, груди… Принц принялся деловито расстегивать ремень на штанах Судьи.
— Мой лорд… — Ноа не знал, как еще остановить Солидора, кроме как этим бесполезным возгласом.
— Запомни, чего лишился, — Вэйн высвободил его член, погладил его. Прикосновение тонких перчаток было приятным. Проще закрыть глаза и не видеть, как от прикосновения другого мужчины он возбудился за считанные секунды. Поэтому когда легкая сухая ласка перчаток сменилась теплым влажным касанием, Ноа не сразу понял, что происходит.
Он открыл глаза и замер. Склонившаяся голова Вэйна ритмично двигалась над его бедрами, темные волосы рассыпались по столу. Испуганное «мой лорд» застряло в горле. Принц отвлекся от своего занятия и, рукой упираясь в его грудь, заставил сильно откинуться назад. Ноа оперся, чтобы не упасть на спину, и бумаги недовольно зашелестели, разлетаясь и путаясь. Вэйна это не взволновало.
— Кончишь без предупреждения — убью, — очень по-свойски заявил он, и снова лизнул головку члена Судьи.
Отдаться на чужую волю оказалось очень легко. Отсвет огня в камине, шорох бумаг — все вдруг отдалилось, исчезло. Ноа как будто соскользнул в теплую уютную тьму, где мерно билось и пульсировало невидимое сердце. Очень важно было не потерять его ритм, сделать глубже, настойчивее, сильнее. Он ощущал пульсацию как волну, которая захлестывала его с головой. Он задыхался, почти выскальзывая из тьмы, но пульс притягивал обратно, заставляя двигаться в унисон с ним. И когда Ноа наконец угадал ритм, поймал его, а ритм проник в его кожу, в его сердце, тогда они стали единым целым, и это было счастье…
Вэйн угадал, что Габрант близок к финалу, по первым соленым каплям на языке. Он крепко перехватил член у основания пальцами, не давая семени выплеснуться. Габрант смотрел расширенными непонимающими глазами. По его виску стекала капелька пота.
— Что-то не так, Судья? — осведомился Вэйн на жалобный стон.
— О, пожалуйста, пожалуйста, — залепетал Габрант. Он был совершенно без сил, огонь выжигал его изнутри. — Все что угодно… только дай мне…
Вэйн с удовлетворением отметил, что Судья совершенно забыл про обращение «мой лорд». Ослабив пальцы у основания, он немного поиграл головкой, вызвав тихие хриплые стоны, а затем помог Судье кончить в свой кулак.
Оргазм опрокинул Ноа на стол, и боль не отрезвила его. Он был опустошен, — ни мыслей, ни страхов.
Его обнимало блаженство, его переполняла благодарность. Благодарность к этому красивому нежному человеку. Темные глаза принца зачаровывали, кожа сияла как у божества. Сейчас Ноа был готов выполнить любой его приказ. Умереть, если понадобится, настолько велика была признательность. Он порывисто сел, не обращая внимания на то, как ноет спина. Накрыл рукой влажные пальцы Вэйна, поднес их к губам.
Вэйн смотрел, как старательно Габрант вылизывает его перепачканные спермой пальцы. Было щекотно, когда язык шершаво гладил по ладони, тревожил запястье. Словно большой пес заботился о своем хозяине. Вэйн не выдержал и притянул Габранта к себе за светлый загривок. Ноа уткнулся лицом в жесткое золотое шитье мундира. Настоящего Вэйна за многослойной одеждой не почувствовать, но Габранту казалось, что он слышит, как бьется сердце.
— Мой лорд…
— Да, Судья?
— Прошу отпустить меня.
Восторг и нежность таяли во рту горьким привкусом собственного семени. Габрант понимал, он должен уйти. Немедленно. Пока он еще может выбрать волю.
— Отпустить? — удивление сочеталось с легким укором. — Общение с братом сделало из тебя эгоиста, Баш. Раньше ты не отказывал мне в удовольствии... Особенно, пообещав перед этим «все, что угодно».
Ноа почувствовал, как страх сжал горло. Он испугался всего разом, не замечая, что беспомощно мнет чужую одежду. Это ведь Баш, не он, знает, как удовлетворить Солидора. А неуклюжий, неопытный любовник вызовет у принца подозрения.
— Я сделаю все, что угодно. Но, умоляю, не это, — тихо и твердо сказал он, все еще не поднимая взгляда. В конце концов, Ноа не хотел знать, что чувствовал его брат. С самого начала не хотел.
Вэйн небрежно схватил его за волосы, отводя голову от себя. Словно ему было важно видеть глаза.
— Если ты не хочешь быть моим человеком, станешь вещью. Мечом. И будешь убивать по одному моему слову.
— Да, мой лорд.
— А на всех моих клинках стоит клеймо. — Солидор продолжал, как ни в чем ни бывало. — Как знак собственности.
Он, отстранившись, принялся что-то деловито искать в ящике стола. А Ноа казалось, что он задыхается от облегчения и благодарности.

* * *

Баш не чувствовал привычной тяжести медальона. Птица не впивалась острым клювом в грудь, ее крылья не оставляли красные полоски на коже. Спросонья Баш легонько похлопал по шее и плечам, — цепочка пропала. Он резко вскочил, едва не опрокинув стул, забытый Ноа у стола. На столешницу был небрежно брошен медальон брата. Баш не понимал, что стряслось, но свои предчувствия не смог бы назвать добрыми.
Как только ночная стража заступала на смену, Судьям не рекомендовалось покидать своих комнат. Любителям поздних прогулок грозило дисциплинарное взыскание. Поэтому Баш крался по темным коридорам с особой осторожностью.
К его удивлению, дверь в комнату Габранта оказалась не заперта. Подобная небрежность считалась непростительной для сотрудника Девятого бюро. И Ронсенберг забеспокоился еще сильнее. Он бесшумно приоткрыл дверь, заглянул в комнату. Ноа, как-то весь скрючившись, навис над столом, словно его мучила сильная боль, и он никак не мог разогнуться.
— Брат? — Баш протиснулся через дверь, почему-то не рискуя пошире открыть ее. Как будто любое лишнее движение могло причинить Ноа новую муку.
— Мазь от ожогов… за комод закатилась, с-с-склянка, — отрывисто прошипел Габрант. — Достань.
Баш плечом подвинул деревянный шкаф, вытер об штаны перепачканный в пыли пузырек.
— Покажи, где обжегся? — деловито спросил он. Ожог, всего-то. Ноа всегда боялся боли, маменькин сынок.
— Нет, — Габрант не двинулся, продолжая цепляться за стол, словно боясь упасть. — Дай сюда и уходи.
— Да что с тобой? — Баш искренне не понимал, в чем дело. — Медальон мой зачем-то забрал. Ты…
Он сделал обманное движение, как будто хотел распахнуть рубашку брата, и Ноа купился. Отшатнулся в панике и тут же невольно согнулся, прикрывая рукой больное место. Бедро. Слишком крепко прижался к железной печке?
— Отстань, — то, как Габрант морщился, было похоже не то злой смех, не то на истерику.
— Буду лечить, даже если придется связать тебя, — беззлобно предупредил Баш. Вечно его брат проблему из пустяков устраивает.
— Не вылечишь, — Ноа злился все сильнее. — А, все равно ты должен знать… На вот, полюбуйся.
Пряжка его ремня уже была расстегнута. Он приспустил форменные брюки, обнажая бедро. Рядом с пахом кожа покраснела и вздулась. Ожог представлял собой, Баш не мог ошибиться, змею, стилизованную под опасно изогнутую букву S, опиравшуюся на знак победы V.
Личный знак Вэйна Солидора.
— Твой Солидор садист, — с открытой ненавистью сказал Ноа. — Он хотел заклеймить тебя, как скот, как свою собственность.
Баш все понял.
— Зачем ты это сделал? Зачем ты вмешался? Я ведь тебя просил… Просил! — Баш не сдерживал силу, когда врезал брату кулаком в лицо. И хотя Ноа успел уклониться, лицо все равно обожгло болью. В долгу Габрант не остался — привык отвечать ударом на удар. Баш едва не опрокинулся на спину от того, с какой яростью брат боднул его головой в грудь. Но это был единственный успех Габранта в короткой стычке. Он двигался скованно, да еще приходилось поддерживать расстегнутый ремень. В два приема Баш заломил Габранту руку за спину, и для порядка разок приложил мордой о стол, чтобы притих. Но вместо того, чтобы заткнуться, Ноа некрасиво вскрикнул:
— Спина, черт!
Без особых церемоний Ронсенберг задрал его рубаху. Ссадины и покрасневшие рубцы выглядели знакомо, почти как у всякого провинившегося Судьи, которого наказали плетью, предположим, за то, что он вышел нетрезвым в патруль. Но Габрант не патрулировал улиц в нетрезвом виде. И вообще на дух не переносил спиртного.
Баш не отпустил брата. Наоборот, поднял рубаху еще выше, рассматривая следы как невиданный ранее узор. Ноа молчал, только отрывисто дышал. Молчал он, и когда теплая рука брата осторожно трогала его плечи, лопатки и бока, нанося мазь. Чуть вздрогнул, лишь когда Баш негромко, почти интимно спросил:
— Что еще лорд Вэйн делал с тобой?
Ноа высвободил руку и поднялся. Как объяснить брату? Ноа смотрел Башу прямо в глаза. Ему казалось, теперь он понимает, чем так привязал к себе Солидор беззаботного, вольного как птица, старшего.
Сексом? О нет, хотя Ноа имя свое забыл, когда кончал в руках Солидора. Болью? Шок от происходящего был сильнее. Тогда — неожиданной и такой искренней нежностью? А, может, ощущением искупления, почти забытым и сладким, как глоток свободы.
— Баш, — Ноа старался говорить как можно мягче, — Солидор поставил меня перед выбором. Тебя перед выбором, — поправился он, — остаться или нет.
В глазах брата Ноа читал ярко вспыхнувшую надежду.
— Я знаю, что он с тобой делает. Я знаю, что ты испытываешь. И я выбрал. За тебя.
Он внутренне собрался, потому что догадывался, какой всплеск эмоций Баша ему предстоит пережить.
— Больше вы не увидитесь. Я сказал: «Нет».
Баш не ударил его. Не заорал.
Как будто разом погас весь огонь, что полыхал в нем, когда Баш рвался в драку, куролесил на пирушках, ухлестывал за красотками. Огонь, что делал его живым.
Баш осторожно снял с шеи Ноа свой медальон, надел на себя. И уже у самой двери, оглянувшись, произнес:
— Больше не подходи ко мне, Габрант.

* * *

Ожог от клейма больше не болел, как в первые дни, только чесался, и кожа возле витиеватых букв продолжала слезать клочьями. Габрант мог бы много высказать брату, пожелай тот его выслушать. Он бы сказал: «Начни думать наконец головой, а не головкой. Аркадис богат на опасные развлечения, но ты выбрал игру, в которой нельзя выиграть. Фавориты не живут долго. Вэйну скоро надоест развлекаться с тобой. А твой брат не хочет быть тем человеком, которому поручат убрать труп незадачливой императорской подстилки».
Но Баша рядом не было, и Ноа повторял эти слова как будто самому себе.


* * *

Вэйн Солидор сдержал слово. Ни один из Ронсенбергов больше не переступил порог его личных апартаментов. Но и Габрант был верен своей клятве, выжженной на теле. Когда он держал в руках приказы и предписания за подписью третьего сына императорского дома, ему казалось, принц обращается напрямую к нему. Он видел переплетенные V и S и чувствовал гордость от того, что причастен к славе и силе Вэйна Солидора. Он думал, что это правильные чувства. Те, что может и должен испытывать стальной Судья, слуга правосудия и клинок Вэйна Солидора.
Мысли о Вэйне стали привычными, как и ожидание новых распоряжений. И как малодушная надежда, которую он никак не мог отогнать от себя, что Солидор, выводя свои инициалы, хотя бы изредка вспоминает о нем, Ноа Габранте. «Нет, о Баше», - поправлял Габрант себя и не понимал, отчего вдруг становилось так муторно на душе.