Палаццо Аудиторе всегда обладало для Эцио каким-то внутренним волшебным шармом. Он любил бегать по улицам, взбираться стремглав на крыши, ловить голубей – словом, все, что любят мальчишки, которых родители уже считают возможным выпускать на прогулку в одиночестве. Но каждый раз он возвращался домой, чтобы его мать ласковыми мягкими руками трепала его по чумазой щеке и совсем незло бранила за очередные порванные штаны.
Отец Эцио был банкиром, очень серьезным и занятым, брат, чуть старше него, вовсю увиливал за девочками из знатных семей, а младший сын семьи Аудиторе был слишком мал, чтобы быть хоть немного интересным остальным детям.
Иногда Эцио тихо заходил в рабочий кабинет и часами просиживал там, в углу, слушая, как скрипит пестрое жесткое перо в пальцах отца. Изредка старшего Аудиторе там не оказывалось, и тогда Эцио листал бумаги, испещренные непонятными словами. Он неплохо читал к тому моменту и вообще был одаренным мальчиком, но не имел ни малейшего понятия, кто такие «ассасины» и что такое «кредит», но все равно чтение отцовских документов дарило ему ощущение погружения в какую-то тайну.

***

То был осенний день, довольно прохладный, чтобы сцарапывать себе ладони о холодные стены, и слишком скучный, чтобы бродить по улицам просто так. К тому же, кажется, собиралась гроза, и тяжелый свинец облаков навис над шумной Флоренцией. Эцио, закутанный в теплую курточку, привычно сунул голову в дверь кабинета и, никого там не обнаружив, шмыгнул внутрь.
Он как раз листал синюю с золотым тиснением книгу со странными чертежами на потемневших страницах, когда тихий смешок со стороны приоткрытого окна, сопровождаемый дуновением холодного ветра, заставил его вздрогнуть, выронить книгу и попятиться.
- Тебе не следует совать нос в чужие дела, - произнес обладатель смеха. Эцио прикрыл глаза ладонью, рассматривая незнакомый силуэт против света.
Человек сидел на темной деревянной раме окна, словно на диване, подобрав под себя левую ногу. Он был облачен в белое одеяние, напомнившее Эцио монашескую рясу. Черты его лица – острые, нездешние – навевали мысли об арабских сказках, которыми богата была память кормилицы семьи.
- Кто ты? – робко спросил Эцио, и человек улыбнулся – губы его пересекал тонкий белый шрам на загорелой коже.
- А ты? – вопросом на вопрос ответил он.
- Эцио, - набравшись храбрости, отозвался тот. – Эцио Аудиторе да Фиренце. И это мой дом.
- Твой, - кивнул человек и легким, бесшумным прыжком спустился на пол кабинета. – Меня зовут Альтаир.
Эцио очень серьезно кивнул и протянул ему руку для рукопожатия – так часто делали взрослые. Альтаир замешкался на секунду, а потом, склонив голову, вытянул руку ответным жестом. Его пальцы были грубые и очень горячие, словно в жилах его тек живой огонь. Эцио, смущаясь, сжал чужую ладонь, а потом перевел взгляд на лицо Альтаира.
- Так почему ты тут? И почему не зашел через дверь? – спросил он. Альтаир пожал плечами и вновь улыбнулся – словно виновато.
- Я должен быть незаметным.
- Я заметил тебя.
Альтаир внимательно посмотрел в глаза Эцио сверху вниз и кивнул.
- Вряд ли кто-то другой смог бы. Ты молодец.
Эцио зарделся от неожиданной похвалы, опустил глаза, невольно рассматривая странные одежды гостя. Сапоги из легкой кожи, перетянутые шнурами, белые штаны, плащ из жесткой на вид, истрепанной временем ткани. Вблизи все это оказалось покрыто пылью, и Эцио, залившись краской еще сильнее, подумал, что гость прошел, наверное, тысячи дорог на пути сюда и нуждается в отдыхе.
- Тебе чего-нибудь нужно? Матушка нальет тебе вина, - скороговоркой предложил он, и гость осторожно опустился на одно колено так, что теперь Эцио смотрел на него сверху вниз.
- Никого не зови, - сказал он серьезно, хмуря темные брови. У него были глаза цвета янтаря, который так любила Мария Аудиторе, яркие и внимательные. – Никто не должен видеть меня, помнишь?
Эцио кивнул, важно нахмурившись.
- Тогда я принесу тебе. Только не уходи.
Альтаир кивнул, и Эцио, быстро развернувшись, бегом бросился наружу.
На кухне было жарко, остро пахло жареным мясом и вином. Эцио, запыхавшийся, остановился в дверях, раздумывая, что бы соврать строгой пожилой кухарке, которая ни за что просто так не дала бы ему вина. Еще он подумал о том, что отец, наверное, разозлится, если вернется в свой кабинет и обнаружит там чужака. Эцио, направившийся было вглубь кухни, даже споткнулся, осознав, что понятия не имеет, зачем пришел Альтаир – а что если он был вором, а глупый мальчишка только облегчил ему дело?
Кухарки нигде не было видно, и Эцио, метнувшись к большому деревянному стеллажу, выдернул оттуда первую попавшуюся бутылку вина и опрометью кинулся обратно ко входу в кабинет, провожаемый удивленным взглядом поварят.
Альтаир нашелся там же, где Эцио увидел его впервые: на деревянной раме распахнутого окна. Вещи в кабинете выглядели нетронутыми, и Эцио выдохнул, вытирая лоб. На улице моросил дождь, и его ботинки промокли до нитки, пока он бежал, так что теперь внутренний жар быстро сменялся холодом, и предательская дрожь передернула его плечи.
- Это тебе, - сказал он, вытянув перед собой вино. Альтаир перехватил бутылку за горлышко, повертел ее в руках. Она была пыльной – лежала, очевидно, довольно давно, и на ней остался след от ладони Эцио.
- Спасибо, - наконец сказал Альтаир. Белая линия его шрама искажалась, когда он улыбался, и это смотрелось удивительно и странно.
- Кто его тебе оставил? – спросил Эцио, ткнув себя в угол рта. Альтаир задумчиво качнул в руках неоткрытую бутылку:
- Один человек, который был приговорен к смерти.
- Он был плохим?
- Очень плохим, - ответил Альтаир. – Убийцей и грабителем.
- Он хотел убить тебя? – продолжил было расспросы Эцио, как вдруг услышал знакомый звук шагов по каменной плитке за дверью. Он застыл, приоткрыв рот, на долю секунды, но Альтаир, кажется, не нуждался в подсказках и предупреждениях.
- Хочешь пойти со мной? – только и спросил он прежде, чем спустить обе ноги наружу и исчезнуть за левым краем окна.
Эцио, не раздумывая, полез следом. Он знал, что слева, за рамой, обвивая деревянную решетку, растет плющ – сам лазал по нему бессчетное количество раз. Правда, в этот раз он пытался поспеть за Альтаиром, который буквально взлетал наверх, невероятно быстро находя, за что уцепиться: решетка, рама окна, металлическая сеть, закрывающая его, лепнина на стене…
Крыша была мокрой и блестящей, темной от воды. Дождь мелко, но противно моросил, тупыми крошечными иголками кусая лицо и голые заледеневшие руки. Когда Эцио взобрался на крышу, Альтаир уже сидел там на самый высокой точке и выдергивал пробку из бутылки, сосредоточенно нахмурившись. Эцио неловко сел рядом, пряча мокрые ладони между дрожащих коленок.
Пробка с тихим хлопком выскочила, и Альтаир положил ее рядом с собой, по-звериному принюхавшись к вину. У него был острый нос, и ноздри трепетали, когда он втягивал воздух. Эцио клацнул зубами, когда он, наконец, запрокинув бутылку, попробовал вино на вкус.
- Странно, - сообщил Альтаир, вытирая тыльной стороной ладони губы. Только сейчас Эцио заметил, что на левой руке у него не хватает безымянного пальца, но спросить, как так вышло, постеснялся.
- Родителям нравится, - стуча зубами, только и пробормотал он. Альтаир вскинул левую бровь.
- Тебе холодно? – вдруг понял он. – О. Я не чувствую…
Эцио помотал головой, все так же отчаянно стуча зубами. Он подумал, что Альтаир сейчас же прогонит его в дом, как сделал бы на его месте любой взрослый – снова скучать и прятаться от любопытной и вездесущей младшей сестры, но тот лишь обхватил его свободной рукой за плечо и придвинул поближе к своему боку. Эцио зарделся, думая, что надо бы вывернуться, что неприлично и не пристало позволять чужаку обращаться с ним так фамильярно, но он ничего не мог поделать с собой: Альтаир не казался ему чужаком. Просто странником, который прошел тысячи дорог, чтобы… прийти к нему?
- Ты специально меня нашел? – спросил Эцио, прижимаясь еще ближе. Альтаир был очень теплым, словно холод осенней Флоренции не мог пробиться сквозь его кожу и жесткую – действительно жесткую и грубую – ткань странного плаща-рясы.
- Не знаю, - сказал он. – Меня привели.
- Кто привел? – спросил Эцио, и Альтаир, зажав бутылку в коленях, принялся что-то нашаривать в одной из кожаных сумок, которые висели у него на поясе. Вскоре он извлек оттуда нечто, по форме похожее на шар, покрытое странными рисунками. Шар светился почти ослепительно и казался горячим, как маленькое солнце. Эцио протянул было руку, чтобы потрогать, но Альтаир мягко отстранил шар от него.
- Нет, - сказал он. – Не нужно к нему прикасаться.
Эцио надул губы, переживая вдруг мимолетную обиду, но любопытство было сильнее, поэтому он не отодвинулся, и просто молча продолжал разглядывать золотой шар.
- Он привел, - наконец прервал молчание Альтаир.
- Откуда? – не удержался от вопроса Эцио. Он чувствовал, как намокают штаны на коленках и как течет за шиворот проклятая ледяная вода, но бок Альтаира грел его, и предательская дрожь ушла, уступив место сонливости.
Альтаир рассмеялся.
- Издалека, Эцио Аудиторе.
Эцио кивнул, вполне удовлетворенный таким ответом, шмыгнул носом и поежился. Альтаир упрятал шар обратно и наклонил голову так, что его лица стало почти совсем не видно из-под белого капюшона.
Глаза у Эцио сами собой начали слипаться, и он, потерев нос рукавом, опустил голову, думая, что стоит прикрыть их ненадолго – ничего не случится за такое время… Он чувствовал, как мимолетно целуют его в лоб сухие, горячие губы – как если бы Альтаир укладывал спать сына или младшего брата, и слабо улыбнулся этой мысли. Как знать, быть может, он и правда был каким-нибудь родственником семьи Аудиторе? В конце концов, можно было спросить его об этом. Вот прямо сейчас. Еще через мгновение.
Сквозь сон он видел, как большая хищная птица опускается Альтаиру на подставленную свободную руку, вцепляясь острыми когтями в кожаный щиток на предплечье. Ему казалось, это был орел с человечески умными золотыми глазами, но он не мог сказать наверняка. Альтаир что-то сказал орлу, и тот взмыл в воздух, расправив могучие крылья, и порыв ветра сдернул с Альтаира белый капюшон, обнажая неровно стриженые короткие темные волосы.

***

Проснулся Эцио в своей кровати, задыхаясь от жары. Он ощущал, как пропиталась липким противным потом ночная сорочка, а в голове словно кузнец молотом стучал. Рядом сидела матушка с платком в руках, ее лицо было строгим и непривычно суровым, позади в кресле расположилась сестра с вышивкой.
- Проснулся, - сказала матушка, внимательно глядя, как Эцио пытается выпутаться из плена одеял. – Ты весь в брата пошел, Эцио. За подобную выходку отцу стоило бы пороть тебя.
- Что я сделал? – прохрипел Эцио, пытаясь убрать с лица длинные прилипшие ко лбу и щекам волосы.
- Ты не помнишь? Ты украл вино с кухни, забрался на крышу и выпил его там. Я даже не знаю, что из твоих поступков хуже, - матушка сердито поджала губы. Клаудия за ее спиной положила вышивку на колени и подмигнула Эцио. Она не доставала ногами до пола и смотрелась забавно в необъятных размеров кресле. Эцио попытался улыбнуться ей в ответ, но губы пересохли и будто коркой покрылись. – Не вздумай смеяться! Это совершенно не смешно.
- Прости, - прохрипел Эцио, опуская глаза.
- А если бы Федерико не нашел тебя? – лицо матери из сурового сделалось несчастным. – Мы с ног сбились. А ты просто… Просто спал там!
- Я был там с другом, - Эцио шмыгнул носом. – Я не думал, что он оставит меня там.
- С кем из этих оборванцев ты снова шатался по крышам? – строго спросила мать. Поковыряв пальцем одеяло, Эцио пожал плечами.
- Ни с кем. Я не могу сказать.
Матушка величаво поднялась со стула, сложив тонкие руки перед собой.
- Я все равно узнаю, Эцио. А теперь спи. Думаю, твоя болезнь – уже хорошее наказание за твои проступки.
Клаудия поспешила за ней, в дверях послав брату воздушный поцелуй. Эцио с трудом улыбнулся ей, а потом, набрав воздуха в грудь, просипел чуть громче, чем раньше:
- Мама!
Мария Аудиторе обернулась, уже готова закрыть дверь за собой и дочерью.
- Да?
- А кто… Кто такой Альтаир?
Матушка задумчиво нахмурилась и пожала плечами.
- Я слышала только об одном человеке с таким именем. Но ты не заслужил, чтобы я рассказывала тебе о нем.
Эцио состроил жалобное лицо, что было не так уж сложно в его состоянии, на самом деле.
- Хотя бы скажи, мог он приехать к нам в гости?
- Нет, - с тенью улыбки отозвалась матушка. – Не мог. Он мертв уже несколько веков. А теперь будь добр, засыпай.
Эцио откинулся обратно на подушки, потерянно глядя в потолок.

***

- Откуда столько интереса к Альтаиру? – спросила матушка, когда Эцио, уже пришедший в себя после тяжелой болезни, тайком прокрался вечером к ней в комнату, чтобы снова задать мучающий его вопрос. Он до сих пор помнил Альтаира, как наяву: его скупые улыбки и белый шрам, странное одеяние и невероятную ловкость, - и отказывался верить, что тот ему приснился. Потом Эцио вспоминал о странном золотом шаре, но отбрасывал мысль о нем как несущественную. Он мог быть светильником, а Альтаир мог просто шутить над мальчишкой, так легко ему доверившимся.
Устроившись в цветастом обтянутом шелком кресле, Эцио только пожал плечами. Он подобрал под себя ноги, поерзав и не сводя с матери вопросительного взгляда. Та вздохнула и опустилась на край своей кровати.
- Я не очень много знаю об этом человеке, - призналась она. – Твой отец как-то упоминал о нем. Говорил, что человек по имени Альтаир был очень знаменит. Он жил, кажется, в Сирии во времена крестовых походов. Его прославили убийства, которые он совершал. Я не знаю, кого именно он убивал, Эцио, но говорят, он был великим мастером.
Эцио нахмурился, выпятив нижнюю губу.
- Он был просто убийцей?
- Нет, - качнула головой мать. – Не просто убийцей. Он карал тех, кто вершил, по мнению его ордена, зло.
- Ордена? – переспросил Эцио, и мать замешкалась.
- Кажется, - наконец уклончиво проговорила она. – Больше я не могу рассказать тебе о нем ничего, сынок.
Эцио кивнул, вздохнув.
- Так почему ты спросил о нем? – снова осведомилась матушка.
- Мне кажется… Ну, я видел человека с таким именем, - наконец признался Эцио. – В тот день, когда забрался на крышу. Он был со мной. Весь в белом.
Мать ахнула, прижав к губам ладонь.
- Ты отправился на крышу с незнакомцем?
Эцио упрямо кивнул.
- Он говорил странное. Он выглядел хорошим, другом, и я не боялся его.
- Пожалуйста, Эцио, - серьезно произнесла Мария, справившись с испугом на лице, - поклянись мне, что этого больше не повторится. Ты ведь мог погибнуть! О, Господи, если бы я только знала!
Ощутив вдруг себя ужасно виноватым, Эцио кивнул и быстро встал с кресла. Он схватил взволнованную мать за руку, прижав ее к губам тыльной стороной.
- Я обещаю, - пылко сказал он. – Прости меня!
Мария кивнула, сделав глубокий вдох, притянула Эцио поближе к себе и поцеловала его в лоб, убрав непослушные каштановые волосы.
- Совсем оброс, - ласково сказала она, и Эцио покраснел. – Забудь думать об этом Альтаире, милый. Кто бы ни был этот человек – он нам не друг.
- Ладно, - с тяжелым сердцем ответил Эцио и вывернулся из ставших слишком крепкими материнских объятий. – Я постараюсь.

***

Эцио почти летел по улицам города, словно за спиной вдруг развернулись крылья. Он правда мог бы полететь, если бы только хорошенько захотел, но это не особо его волновало. Кристина наконец-то, кажется, ответила взаимностью на его чувства, и это было победой.
Не было во Флоренции никого красивее юной Кристины Веспуччи, и хотя зоркий взгляд отца семейства оберегал ее, как величайшее сокровище, Эцио не видел в этом никакой помехи. Он отлично лазал по стенам, лишь бы в них были окна, так что теперь, кажется, у него появилось право стать постоянным посетителем спальни хорошенькой Кристины. Это стоило того, чтобы купить ей цветы, а себе – вина, поэтому он бодро шагал в сторону рынка, огибая почти что в танце спешащих по своим делам горожан. Некоторые косились на него, как на умалишенного, и Эцио едва сдерживался, чтобы не показать им язык.
На площади, как в любой другой день, было шумно и многолюдно. Глашатай вещал с маленькой наспех сколоченной трибуны что-то о повышении налогов, и горстка любопытных сгрудилась вокруг него. Эцио растолкал их, потому что они почти перегородили ему выход с улицы, сделал шаг к первой лавке, и вдруг ощутил, как перехватывает у него дыхание.
Он явственно видел по правую руку от себя удаляющийся силуэт в белом странном одеянии. Человек в капюшоне, накинутом на голову, шагал по направлению к церкви.
«Никто не должен тебя видеть, сукин ты сын?» - с неожиданным для самого себя раздражением подумал Эцио и рванул следом, расталкивая прохожих локтями. Человек впереди него не торопился, но расстояние странным образом не сокращалось, и когда Эцио, запыхавшись, достиг поворота, за которым он скрылся, он понял, что в узкой улочке, в которую не выходило ни одного окна, никого нет. В конце ее виднелся тупик, и Эцио, смахнув со лба выбившуюся прядь каштановых колос, прикусил губу от досады.
Он был отчего-то уверен, что видел Альтаира, и верил, что сейчас догонит его, развернет к себе за плечи и стребует ответы. Словами или кулаками – неважно. Спросит, почему Альтаир пришел к нему, и почему оставил на крыше, после чего Эцио месяц провалялся в постели. Узнает, наконец, кто он такой.
Отдышавшись, Эцио вернулся на площадь, постоянно оглядываясь. Мясник в своей лавке окликнул его: он хорошо знал Джованни и его семью, как и многие во Флоренции.
- Эй, сеньор Эцио, вы выглядите запыхавшимся, - отметил он беззлобно. Это был добродушный толстяк, и, несмотря на товар, которым он торговал, его лавка всегда выглядела опрятной и нарядной. – Упустили кого?
- Старого друга, - туманно ответил Эцио. – Вы не видели здесь человека в белом?
- Сеньор, - пожал плечами мясник, - так тут столько людей ходит. И многие носят светлое.
- Нет, его бы вы не забыли, - под нос себе пробормотал Эцио и кивнул торговцу на прощанье.
Он пересек площадь и, задрав голову, посмотрел на острый шпиль церкви. В его тени, привязанная к решеткам на окнах домов, трепетала веревка с нанизанными на нее яркими флажками.
Альтаир порой снился Эцио. В настоящих снах, которые наполовину стирались по пробуждении, оставляя только странное ощущение покоя. Он говорил с ним, они вместе бродили по узким улочкам, заполненным людьми в странных однотонных одеждах. Однажды убегали от разъяренной стражи. Пару раз Эцио снилось, что они летают – срываются с соседних трамплинов над бездной, и летят вниз, раскинув руки, не ощущая страха, а затем погружаются в мягкую мглу. Как-то ему приснилось тепло костра и ржание лошадей – тонконогих и изящных. Альтаир молча сидел рядом и грел руки над золотыми языками пламени, а Эцио прижимался к его боку, как в детстве, спасаясь от ледяного ветра, бросающего в лица сухой песок и сожженную солнцем траву.
Огромная птица, раскинув крылья, парила над шпилем церкви. Эцио показалось, что это орел, и он вздрогнул. Попытался подумать о Кристине, о вине и цветах, с силой укусил себя за нижнюю губу, силясь вернуть трезвость рассудка…
А потом сорвался и бросился к зданию церкви, отталкивая с дороги людей.
Подъем наверх оказался сложным, сложнее, чем он мог бы себе представить. Он хватался за каждый мало-мальски подходящий выступ и пару раз ощущал, что вот-вот сорвется, но все же чудом ухитрялся удержаться. Руки нещадно болели, и подрагивали колени, когда он оказался наверху. Он никогда еще не взбирался на такую головокружительную высоту. Ровного места на крыше церкви не было, и ему пришлось ютиться, свесив ноги, на широкой балке, зачем-то торчащей сбоку. Эцио посмотрел вниз, преодолевая страх и непонятно откуда взявшийся восторг, а потом вверх, туда, где над шпилем кругами парил орел. Эцио протянул руку к черной на фоне неба птице, и орел спикировал на него, заставляя отшатнуться и почти потерять равновесие.
Эцио, не задумываясь, подставил ему руку, и тут же пожалел об этом: когти легко прорвали тонкую ткань его рубашки, впиваясь в живую плоть. Орел, словно поняв, что причиняет боль, повернул коричневую пернатую голову, взглянул Эцио в лицо золотыми глазами и взмыл в воздух, напоследок оставляя на руке длинные царапины. Эцио опустил голову, растерянно глядя, как промокает от крови белая ткань.
- Альтаир, - зачем-то сказал он кружащему в небе орлу.- Это ведь и твое имя.

***

- Ты подрался? – недовольно спросила Клаудия, когда Эцио ступил под тень навеса палаццо Аудиторе. – У тебя весь рукав красный.
Бойкая Клаудия не боялась крови, мышей или высоты – словом, всего, чего было положено бояться пятнадцатилетней девушке из богатой семьи. Однажды она залезла на крышу дворца следом за самым младшим братом Петруччо, чтобы отчитать его, и огорчило ее только то, что помялись новые юбки. Теперь она стояла у выхода на улицу, и каштановые кудряшки ее волос торчали из-под нарядной сетки на голове.
- Я ловил орла, - уклончиво ответил Эцио, и Клаудия наморщила забавный носик.
- Ну и дурак, - без обиняков сказала она. – Кто ловит орла без специальной брони?
- Очевидно, я, - пожал плечами Эцио. Царапины немного ныли, но в целом в них не было ничего серьезного, так что он не торопился в дом. – Почему ты тут сидишь?
Клаудия заметно оживилась.
- Я жду новостей, - сообщила она. – Говорят, Пацци оказались замешаны в чем-то ужасном! Надеюсь, эту семейку приструнят наконец-то.
В глубине души Эцио был полностью согласен с сестрой. Ни один из членов семейства Пацци не был ему по душе – подлые и хитрые, они постоянно строили козни фирме его отца, а их сын Вьери, ровесник Эцио, доставлял ему немало неприятных минут на улицах Флоренции, являясь из ниоткуда со своими дружками, каждый из которых был не прочь пару раз ударить второго сына семьи Аудиторе в лицо. Или не пару. Иногда Эцио думал, что, дай он им такую возможность, они бы убили его под смех своего тщедушного, чернявого вожака и не дрогнули.
Впрочем, сейчас его больше занимал призрак в белом плаще на рынке.
Теперь, короткое время и один жуткий спуск с башни спустя Эцио думал, что ему показалось. Кто угодно мог надеть белый плащ. Кто угодно мог бежать через площадь по своим делам. И, быть может, он зря перепугал в детстве свою матушку новостью о том, что был на крыше не один – болезнь могла бы сотворить с детским воображением и не такое.
- Ты вообще меня слушаешь? – недовольно поинтересовалась Клаудия, и Эцио вздрогнул от звука ее голоса.
- Я задумался, - честно сказал он. – Прости.
Клаудия отмахнулась.
- Иди, промой рану, - только и произнесла она. – Выглядишь жалко.
Эцио показал сестре язык, прежде чем войти в дом и закрыть за собой дверь.

***

Слухи о заговоре Пацци разносились по городу со скоростью пожара. Доказательств никто еще не видел, но Эцио, внимательно ловя тихие разговоры в доме, знал, что его отец ищет документы и готовится предоставить их суду.
Стычки с Вьери стали постоянными – и еще более ожесточенными, нежели после того случая, когда Кристина отказала сыну Пацци. Этому случаю Эцио должен был быть благодарен за ее благосклонность – ведь он, на самом деле, спас ее, - но, пожалуй, он предпочел бы, чтобы не было этих ужасных минут в жизни красавицы.
Отец все чаще стал посылать его с разными поручениями, и Эцио выполнял их исправно, принося по нужному адресу каждое из писем. Он все чаще стал преодолевать нужные расстояния по крышам, перестав считать синяки и ссадины, которые оставляли ему такие пробежки. Порой он видел силуэт орла над городом, но не мог сказать, тот ли это был орел. Эцио все так же молчаливо звал его Альтаиром и останавливался на долгие мгновения, чтобы пронаблюдать за его полетом.
Белого плаща он больше не видел.

***

Неожиданный сюрприз ждал его на крыше собственного дома, когда он возвращался в палаццо в очередной раз запыхавшийся. Волосы Эцио растрепались и неприятно щекотали шею, и он замедлил шаги, чтобы наскоро пригладить и перевязать их лентой, когда услышал пронзительный нечеловеческий крик. Эцио вскинул голову, глядя в яркое голубое небо, ища источник крика, и нашел его тут же: беспомощно барахтаясь в воздухе, гордый коричневый орел падал вниз. С такого расстояния это могло быть ошибкой зрения, но Эцио на миг показалось, что из крыла орла торчала стрела.
Он рванулся вниз, цепляясь за деревянные опоры и металлические прутья узорных решеток, и, не давая себе времени осмотреться, кинулся туда, куда, по его расчетам, должен был упасть орел.
Пожалуй, Эцио ожидал, что найдет только изломанное тело птицы, но что-то все равно подгоняло его – может быть то, что существо, которое он назвал обладающим для него почти мистической силой именем, беспомощно падало вниз оттуда, откуда ему не должно было упасть.
Орел нашелся в груде веток и сухих листьев, которую сгребли, чтобы погрузить в телегу и вывезти с площади. Вокруг него столпились люди, но никто не решался подойти к обезумевшей от боли птице. Эцио, отстраняя зевак, приблизился к вороху мусора, в центре которого барахтался орел, откинувший в сторону поврежденное крыло. Оттуда действительно торчала стрела с кроваво-красным оперением. Орел загребал лапами, пытаясь ползти.
- Альтаир, - позвал Эцио едва слышно, а потом сделал шаг вперед.
- Постой! – зашипел на него какой-то старик и схватил за рукав. – Он разорвет тебе в клочья лицо, если ты приблизишься! Нужно добить его…
- Нет! – огрызнулся Эцио, мгновенно повышая голос, и сделал еще шаг. Орел перестал кричать, и его золотые глаза закрылись. Эцио, раскидывая ветки, подобрался совсем близко, протянул дрожащую руку, ожидая, что могучий клюв в любой момент перекусит ему его обнаглевшие пальцы.
- Сумасшедший, - слышалось в толпе, - Совсем обезумел… Что он делает?.. Я никогда не видел такого раньше…
Эцио скинул куртку и попытался накрыть ею орла. Птица тревожно вскрикнула и широко открыла глаза снова, содрогаясь от боли.
- Альтаир, - позвал птицу Эцио. – Я хочу помочь.
Орел испустил странный клекот из своего горла, и Эцио, осмелев, просунул руки под ветки со стороны здорового крыла и попытался поднять птицу, замотав в куртку ее когтистые лапы. Та судорожно принялась загребать здоровым крылом воздух, и Эцио приходилось отклоняться назад, чтобы могучие удары не пришлись прямо ему в лицо.
- Эй, - продолжал бормотать он, глядя в золотые глаза и осторожно устраивая орла на весу, - Я вылечу тебя. Я не могу тебя оставить.
- Дурак, - сказал старик, давая Эцио дорогу. Тот обреченно усмехнулся, продолжая нести орла на вытянутых руках.

***

Мария Аудиторе напоследок сполоснула руки в умывальнике и вытерла их белым полотенцем, прежде чем взять лицо Эцио в мягкие ладони и поцеловать его в лоб.
- Ты всегда был добрым мальчиком, - сказала она, и Эцио невольно улыбнулся. Матушка обошла его и принялась снимать наспех завязанную ленту с его волос. – В твоем детстве день считался потерянным, если ты не накормил хотя бы одного голодного пса на этих улицах. Но эта птица очень опасна, и я бы хотела, чтобы ты отнес ее в свободную комнату, Эцио.
- Ладно, матушка, - ответил тот, вздыхая. Теплые материнские руки мягко расчесывали его запутавшиеся волосы, и Эцио чувствовал себя совсем мальчишкой. Он мельком взглянул на орла. Тот спал, нахохлившийся, на наспех сколоченной братом подставке, неудобно отставив в сторону больное крыло, из которого, ценой неимоверных усилий и опасности лишиться пальцев, была извлечена стрела. Толстые кухонные варежки, которыми Эцио удерживал птицу, валялись поблизости.
- Уже совсем поздно, - сказала Мария, со вздохом приглаживая собранные в аккуратный теперь хвост волосы сына. – Мне нужно идти. Ложись спать.
Эцио кивнул, на прощанье поцеловал мать в щеку, и та, шурша юбками, ушла и тихо затворила за собой дверь.
Унести орла он так и не решился, поэтому просто лег на кровать, не раздеваясь и не задергивая балдахин. Он долго рассматривал птицу в блеклом сиянии догорающей свечи: орел засунул голову под здоровое крыло и не шевелился.

***

Он слышал ночью тихие шаги и скрип кровати, и в лунном свете из-за плохо задернутых штор увидел знакомое лицо из детства и белую ткань чужих одежд. Эцио протянул руку навстречу, и его пальцы легко пожали горячие пальцы гостя.
- Это ты прислал орла? – шепотом спросил Эцио, и его гость, вытянувшись на боку напротив него, коротко усмехнулся, не давая ответа. Эцио досадливо нахмурился, щуря глаза, неловко смахнул со лба Альтаира белый капюшон и придвинулся ближе, рассматривая в темноте его лицо и белый шрам на губе – такой же, как он запомнил. Альтаир отвечал на его взгляд молча и не отодвигался, пока Эцио не оказался слишком близко и не протянул руку, чтобы дотронуться до выпуклой линии старого пореза.
- Не трогай, - начал было он, и Эцио услышал то, чего не заметил в детстве – странный, глубокий акцент, с которым гость говорил по-итальянски. Он был едва заметен – словно Альтаир провел в Италии долгие годы, - но все же был.
Молча накрыв указательным пальцем шрам, Эцио вздохнул и нахмурился сильнее.
- Тебя здесь нет, - без уверенности сказал он. – И тогда тебя не было. Я тебя зачем-то придумал, и если бы я знал, зачем, я…
Альтаир передернул плечами, отстраняя чужую руку.
- Тебя тут не будет, когда я проснусь, - невпопад закончил Эцио и прикусил нижнюю губу.
- Не будет, - коротко подтвердил Альтаир.
Эцио выдохнул с шумом и перевернулся на спину, подобравшись ближе под горячий бок. Альтаир не возражал, и тогда он ухом прижался там, где глухо сквозь слои ткани билось чужое сердце.
- Я чувствую что-то, - заговорил Эцио спустя минуты. – Словно тучи сгущаются перед грозой. Случится что-то ужасное, но я не знаю, что. Я делаю все, чтобы отец расправился с Пацци, но от меня не слишком много пользы.
Он никому не говорил об этом, большую часть дня он вообще об этом не думал. Но, слушая во тьме биение чужого сердца, он на короткое время отпустил себя.
- Я опасаюсь за них. Я учусь всему, что могло бы пригодиться, но… Я ничего не умею толком. У меня недурно выходить фехтовать, не более того. Я бегаю по крышам, потому что это лучший путь к отступлению. Но это тоже… Тоже совсем не то.
- Чему ты хотел бы научиться? – задумчиво спросил Альтаир. Яркую луну за окном закрыли облака, и теперь он был просто черной тенью во мраке.
- Матушка говорила про… Про мастера из Сирии, который носил то же имя, что и ты, - сказал Эцио. – Он был убийцей, так она сказала. Я хотел бы знать, как можно лишать жизни так, чтобы стать легендой.
Альтаир усмехнулся, но в его смехе не было веселья.
- Для чего?
- Чтобы я мог защитить их всех, - твердо ответил Эцио.
- Ты не знаешь цену.
- Я готов заплатить любую.
Ответом Эцио было молчание, и он легко дотронулся ладонью до стягивающего белое одеяние кожаного пояса, ощупывая вытисненные на нем узоры.
- Ты говоришь так, будто знаешь, - наконец пробормотал он, и над его головой раздался все тот же хриплый невеселый смех.

***

Утром Эцио не обнаружил ни следа гостя – и выдохнул с облегчением. Ему было странно и неловко при мысли о том, что он, словно ребенок, прятался под чужим боком. О том, что он в реальности позволил себе дотронуться до лица человека, которого видел второй раз в жизни.
Орел проснулся и наблюдал за Эцио, втянув в плечи пернатую голову. Тот неловко обошел его, разглядывая поврежденное крыло.
- Мне придется переселить тебя, друг, - сказал он, а орел слушал, глядя немигающим взглядом. – Я не могу держать тебя у себя вечно.
Птица испустила странный презрительный звук и упрятала голову под крыло. Эцио улыбнулся, прикусив губу.
День вышел суматошным – отец снова отправил его с поручением, и Эцио доставил письма в срок. Он шел домой, не торопясь, и думал о том, что не отказался бы от обеда и вина, а потом следует посвятить немного времени совсем заброшенной учебе, и мысли его были на удивление светлы и безмятежны, пока он, возвратившись в палаццо, не застыл перед выломанной и в щепки разбитой дверью.