«Есть вещи, которые никогда не напишут о наставнике из Масиафа. Конечно, нет сомнений: сколько простоит наш орден, столько будут помнить его, как величайшего из мудрецов. Но кто скажет, когда годы утекут, словно песок сквозь пальцы, каким он был человеком? И что заставило его перемениться?
     С детских его лет было ясно, что он вырастет гордецом. Заносчивым, безрассудным, безумным. Гордость его уже тогда не знала границ. Он был любимцем старших ассасинов за любознательность и готовность перенимать их умения, а еще – любимцем женщин. Женщины проницательны, но часто глупы, и красота Умара ибн Ла-Ахада кружила их головы, заставляя окутывать любовью и его сына, который обещал вырасти похожим на него, как похожи две соломинки в стогу сена. Отец Альтаира и сам был человеком немалой гордости – и гордость погубила его в конце концов. Но он был верен своей умершей жене и постоянен в любви, и, быть может, это было великим умением и даром, что он оставил своему сыну.
     Было время, когда я считал этот его дар проклятием. Его душа казалась мне чернее ночи, но лишь потому, что я смотрел против света, и свет ослепил меня. Я говорил ему злые слова, которых он не заслуживал: говорил, что каждый, кто любит его, обречен на страдания, что хуже смерти. Говорил, что никому и никогда он не принесет счастья. Он всегда был спесив, но он верил мне, и теперь я сожалею обо всей той отраве, что капала с моего языка, будто я был ядовитой змеей. Он пил этот яд, как вино, и подставлял чашу своей души под его источник снова и снова, словно надеялся, что однажды это его излечит.
     Я не ищу оправданий, только не теперь, когда самые невероятные вещи раскрылись передо мной, тайны мироздания, начертанные среди звезд. Но в те старые времена, когда лишь неукоснительное выполнение приказов заботило меня, я находил нелепой душевную верность Альтаира человеку, которого, быть может, давно уж не было на свете. И, прости меня Аллах, низкая, отвратительная ревность тоже была тому виной.
     Быть может, в самом конце пути я решусь узнать, спросить – кем был тот человек? Давно уже не потому, что мне нужно знать имя соперника, чтобы вычеркнуть его кровью. И не потому что когда-то я хотел предупредить его о гордыне Альтаира, что приносит несчастья.
     Я бы сказал ему, что Альтаир будет готов отдать за него свою жизнь, как готов был отдать ее за меня. Предостерег бы от своей ошибки: не смотри против света, да не увидишь мглу, которой не существует.
     Береги его сердце, - вот что я бы сказал. В его ладонях – солнце, и он ждал тебя слишком долго».

     Малик сидел, подобрав под себя ноги, на ворохе продавленных подушек и читал книгу.
     Шум за окном раздражал его, отвлекал от сплетающихся в текст букв, но он упорно водил взглядом по строчкам, сцепив зубы, возвращаясь то и дело к началу, чтобы перечитать. Книга была скучна и непонятна, но Малик сам сказал, что сможет одолеть ее, а это значило, что теперь он не имел права отступиться.
     За плотной тканью, закрывшей прямоугольник двери, Кадар играл со своим чумазым другом Назимом. Назим был из деревенских, беженцев, которых Масиаф приютил, он не имел отношения к ассасинам, и Малик не уставал напоминать Кадару, что ему ничего не следует рассказывать своему приятелю об устройстве замка, в котором они иногда бывали. Поэтому теперь он напряженно прислушивался, о чем говорят мальчишки, и упрямо продолжал читать книгу.
     Мысли все грозили утечь куда-то в ненужном направлении, но Малик лишь крепче сжимал губы и не шевелился, даже когда ощутил, что спину пронзила боль от сидения в одной позе.
     - Брат, - позвал его Кадар, просунув чернявую голову под покрывалом, в котором свет солнца рисовал красные прожилки. - Когда вернется Альтаир?
     Малик нахмурил брови изо всех сил, со стуком откладывая книжку. Кадар посмотрел на него чуть виновато, но семейного упрямства ему было не занимать. Ниже из-под покрывала выглянула голова его друга – казалось, что грязь с его пухлого лица уже ничем нельзя было отмыть. Малик мысленно одернул себя – не его это было дело, и брата хватало, за которым нужно было следить.
     - Я уже сказал тебе, - сказал Малик сурово, как мог, - он совершил непростительное, и никто не станет за ним посылать. Я бы не ждал, что он вообще вернется.
     - Он пошел выгулять орла! – возмутился Кадар. – Разве нельзя? Он обещал, что в другой раз меня с собой возьмет, и мы проследим за полетом Арифа за ущельем, где видно, как красиво он летит!
     Малик поднялся, стиснув перед собой руки.
     - Нельзя, - отрезал он, вышло слишком звонко, и краска гнева залила его щеки.
     Раздражение накатывало волнами: мало того, что Альтаир и себя подвергал опасности, а теперь еще, оказывается, собирался втянуть в это безумие и наивного Кадара. Назим, с опаской глядящий на Малика, вытер кулаком нос и скрылся за занавеской. Кадар посмотрел на брата еще несколько секунд осуждающе, а затем тоже скрылся.
     Малик бросил равнодушный взгляд на оставленную на полу книгу и отодвинул ее подальше к каменной стене. Читать ему больше не хотелось.
     Он растянулся на подушках, заложил руки за голову и уставился в потолок, прислушиваясь к голосам на улице. Кадар тихонько бурчал что-то про вредных старших братьев, а его друг поддакивал противным писклявым голоском. Малик надул губы. Он лишь заботился о брате, и кто же был виноват, что тощий Альтаир с насмешливой улыбкой до ушей, нравился всем от великого мастера до младшего Аль-Саифа так сильно, что все они предпочитали закрывать глаза на глупости, что он творил?
     Им всем было сказано ясно: не выходить за ворота без сопровождения. Стычки с сарацинами участились и становились все более страшными, да и неверные с далеких земель все чаще посягали на дом ассасинов. Так говорил великий мастер Аль-Муалим, а его слово было законом. Для всех, кроме Альтаира, конечно, который каким-то образом не только пробрался за ворота, но еще и ухитрился пропасть вот уже на сутки.
     Малик перевернулся на бок, подложил под щеку кулак. Он был почти уверен, что сверстник вернется в Масиаф с улыбкой до ушей и какой-нибудь находкой, которая еще больше влюбит в него Кадара, и окажется, что он нарочно оставался все это время там, за воротами, дрессируя орла по имени Ариф, подарок своего щедрого отца, и ночуя в стогах пыльного сена.
     Малику было так страшно, что Альтаир не вернется счастливым и веселым или не вернется вообще, что он бы обязательно заплакал от отчаяния, если бы за тонким полотном его младший брат не играл со своим другом. Судя по радостным воплям – в ассасинов.
     Топот босых детских ног заставил его вынырнуть из дремы. Кадар даже не удосужился заглянуть в дом, только окрикнул по имени: «Малик!» - и побежал куда-то, соскочив с деревянного настила. Малик торопливо сел, протирая кулаком глаза, а потом поднялся и выглянул наружу.
     На первый взгляд все было спокойно – улица была привычно оживленной и шумной, стоило вынырнуть из уютного закутка, где стоял дом семьи, на пыльную дорогу. Малик раздосадовано вздохнул, когда обнаружил, что и сам забыл надеть обувь, но Кадара нужно было найти, поэтому он, не обращая внимания на пыль, которая колола пятки, решительно направился вверх по улице. Ему казалось – именно там затих топот двух пар маленьких ног.

***

     Кадар и Назим нашлись на крыше одного из сараев вверху улицы. Они сидели на самом краю, свесив ноги, и смеялись весело, тыкая по-детски пухлыми пальцами куда-то в сторону замка. Малик забрался к ним, хмуря брови, готовый отчитать младшего за самовольный побег, но тут он наконец-то увидел, чему радуются эти двое.
     - Альтаир вернулся, - сказал Кадар, но Малик уже и сам увидел.
     Он стоял на подходе к подъему в замок перед стройным рядом ассасинов в белом, застывших в веленой им позе: прямые спины, меч наполовину вытянут из ножен. Рядом с ним был мужчина в длинных серых пыльных одеждах – Малик не видел его лица, - а отец Альтаира о чем-то говорил с этим человеком. Отсюда не было слышно ни слова, и Малик просто, сощурившись, смотрел, как статный ассасин со строгим лицом кладет ладонь сыну на макушку, кивая незнакомцу.
Дальше все произошло как-то очень быстро, незнакомец пошатнулся и рухнул на колени в пыль, и Малик, распахнув глаза, даже подумал было: не стрела ли с одной из башен так подкосила его? Но отец Альтаира подхватил человека, не давая упасть совсем. Вряд ли он был бы так заботлив к приговоренному. Сам Альтаир тоже поспешил к человеку в сером, попытался подхватить, но отец, кажется, рыкнул на него, забрасывая руку незнакомца себе на плечо и давая указания стражам-ассасинам.
     - Кто это? – шепотом спросил Назим, и Малик раздраженно повел плечами.
     - Идите домой, вы двое, - велел он строго и поднялся. Брат посмотрел на него с мольбой и осуждением одновременно, но Малик был непреклонен: - Я все узнаю и расскажу тебе, но не раньше!
     Со вздохом подергав Назима за рукав, Кадар стал ползком спускаться с крыши сарая. Малик проследил, чтобы их фигурки исчезли за ведущим к дому поворотом, прежде чем рвануть в ту сторону, куда Умар ибн Ла-Ахад повел незнакомца. Он был достаточно терпелив, и пусть внутри все клокотало от радости и любопытства.

***

     Отец Альтаира уже ушел, когда Малик добрался до их семейного дома. Дом обычно пустовал: Альтаир предпочитал проводить время в замке, спал там в уголке на продавленном, набитом сеном матрасе, следил за тренировками отца и донимал укутанных в белое ассасинов. Матери у него не было.
     Теперь незнакомец лежал на цветастом ковре и синих и красных подушках в углу помещения, и солнечный свет лился из окна на его лицо и грудь. Альтаир сидел рядом на пятках и стискивал безвольную ладонь бессознательного человека в своих, беззвучно шевеля губами.
     Малик зашел неслышно сквозь приоткрытую дверь, остановился в проеме, ладонью держась за деревянный косяк. Он долгие мгновения рассматривал незнакомца. Тот был чужеземцем со светлой кожей, одетым в странные длинные одежды, расписанные непривычными узорами. Его темные волосы кое-где поседели – Малику из-за бороды он показался стариком, хотя это могло быть и ошибкой.
     Альтаир шумно втянул носом воздух, и Малик опомнился, наткнувшись на внимательный взгляд его глаз.
     - Ты чего смотришь? – ворчливо спросил Альтаир. – Иди сюда.
     Малик подошел. Он наблюдал, как вздрагивают мальчишеские пальцы, словно Альтаиру хотелось отпустить чужую ладонь, но он не стал. Ковер был старым, грязным и жестким под ладонью, когда Малик опустился на него рядом со сверстником.
     - Кто это? – почему-то шепотом спросил Малик.
     - Не знаю, - пожал плечами Альтаир. – Я не понимаю ни слова из того, что он говорит. Но отец понял. Быть может, он расскажет мне потом.
     - А почему он тут? – спросил у друга Малик и смог пронаблюдать, как вспыхнули у того скулы.
     - Вытащил меня… Ну, из стычки одной, - уклончиво ответил он. Малик поднял глаза к потолку, испытывая одновременно раздражение и облегчение. Облегчение от того, что все кончилось, и раздражение в адрес Альтаира, который, конечно, не мог не влипнуть в историю.
     Иностранец лежал спокойно, мерно и ровно дыша, будто спал. Но Малик видел, как он бессильно упал на землю – и догадывался, что это не могло быть просто сном.
     - Он искал здесь меня, - вдруг сказал Альтаир, и его пальцы сжались вокруг чужой ладони. – В смысле, сначала он меня спас и привез сюда, наверное, даже не знал, кто я… А потом говорил с отцом, и, кажется, я услышал свое имя. Он сказал вот так: Аль-та-ир, - изобразил он, и Малик фыркнул – звучало забавно. – А потом вот… Упал.
     Поджав губы, Малик потрогал указательным пальцем ткань странной одежды. Она была жестковатой, но непривычной, он никогда в жизни не видел такой материи. Должно быть, ткань была дивной красоты, пока грязь не облепила ее.
     - Он ассасин, - снова заговорил Альтаир.
     - С чего ты взял? – удивился Малик. – Он же неверный, чужеземец, а орден – здесь…
     Альтаир пожал плечами и приподнял руку незнакомца, которую сжимал в ладонях. Из-под одного из наручей хищно выглядывал скрытый клинок.
     - Его палец на месте, - упрямо возразил Малик.
     - Да, он не уплатил кровавую цену, - согласился Альтаир. – Но у него на пальце ожог, как будто какая-то метка.
     Малик вытер рукавом нос и поскреб в затылке.
     - Тебе нужно сказать отцу, - наконец строго заключил он.
     - Я знаю, - кивнул Альтаир. – Но сейчас он не станет слушать. Он выставит охрану вокруг дома, чтобы этот человек не сбежал…
     - Или чтобы какой-нибудь дурак вроде тебя не мешал ему спать, - не сдержался Малик. Альтаир нахмурился.
     - Я и не смогу, - сказал он с коротким вздохом. – Я буду наказан.
     Малик возвел глаза к потолку.
     - О чем ты? Это всего лишь значит, что ты просидишь несколько дней в замке, оттирая полы, вместо того чтобы гулять с Арифом. Если бы всех так наказывали…
     - Не говори мне про Арифа, - ломко перебил Альтаир и свел на переносице брови. – Ты даже не знаешь…
     Малик замолчал, ощущая себя немного виноватым, хотя и понятия не имел, почему.
     - Он умер, - наконец тихо закончил Альтаир и отвернулся.
     Повисла гнетущая тишина. Малик принялся ковырять пальцем дырку в ковре там, где ворс уже немного расходился в стороны. Альтаир молчал, упрямо поджав губы, и теперь его левая рука покоилась на рукаве незнакомца.
     - Его отблагодарят, - попробовал разбить эту тишину Малик, но Альтаир только мотнул головой.
     - Я должен был бы отблагодарить его сам. Но он ни слова не понял из моей речи.
     Со вздохом он попытался переменить положение, пошатнулся на явно затекших коленях, зацепился пальцами за один из кожаных ремней, стягивающих многочисленные сумки иноземца, и Малик с изумлением пронаблюдал, как из приоткрывшейся щели под ремнем полился мягкий золотой свет.
     - Это что? – спросил он у Альтаира, но тот только качнул головой и осторожно прикоснулся к предмету, испускающему это сияние, выкатывая его из сумки.
     Это оказался небольшой металлический шар, размером с крупное яблоко, покрытый странными узорами. Он светился и, кажется, был теплым. Альтаир осторожно удерживал его в чаше ладоней, как завороженный разглядывая золотую поверхность. Малик потянулся дотронуться пальцем, тоже околдованный манящим сиянием, но боль, обжегшая кисть, мгновенно отрезвила его. Он издал странный, для него самого неожиданный звук, и отпрянул.
     - Как ты держишь его? – дрожащим голосом воскликнул он, сунув в рот пылающий от боли палец, но Альтаир лишь удивленно пожал плечами.
     - О чем ты? Он теплый.
     - Он горячее огня! – возмутился Малик. – Сунь его, где взял!
     Альтаир, оторвавшись от созерцания сияющего шара, недоуменно посмотрел на собеседника.
     - Ты обезумел что ли? – брякнул он. Малик хотел было возмутиться, как вдруг за дверью послышались тяжелые шаги, и Альтаир торопливо запихнул шарик обратно в сумку незнакомцу и завязал кожаную тесьму. Малик продолжал рассматривать его с обидой, посасывая горящий палец, когда Умар ибн Ла-Ахад ступил в помещение, и пол под его сапогами заскрипел.
     - Альтаир, - строго сказал он, и тот мгновенно вскочил на ноги, виновато опустив голову. – Ты должен объясниться. Не сейчас, - добавил он, видя, что сын открыл было рот, чтобы заговорить. – Мы пойдем к Аль-Муалиму. Этот человек теперь – не твоя забота. Тебе тоже стоит уйти отсюда, Малик.
     Альтаир через плечо кинул взгляд на бессознательного чужеземца, но спорить с отцом не решился. Малик поджал губы, представляя, какая взбучка должна ждать друга, если сам великий мастер вызвал мальчишку к себе.
     Он тоже в последний раз оглянулся на незнакомца, прежде чем выйти. Тот по-прежнему мерно дышал, но в последний миг Малику почему-то показалось, что силуэт его размывается, и сквозь него можно разглядеть цветастую ткань подушек.

***

     Умар ибн Ла-Ахад славился в Масиафе как человек редкой красоты. Малику сложно было судить, но он был всегда внимателен к чужим разговорам, и порой подобные глупости ему тоже приходилось слышать. Женщины не смущались его, как смущались бы взрослых мужчин, чаще даже не обращали внимания, так что Малик, которого, как умного и рассудительного мальчика, допускали разбирать некоторые не слишком важные документы в библиотеке, часто слышал их болтовню за окном.
     Все, что Малик мог бы сказать по этому поводу – Умар походил на мудрейших султанов с картинок. Гордый, высокий, с черными волосами и внимательным взглядом – уж он-то точно замечал все и всех. В первую очередь, конечно, своего сына, но к Малику он тоже относился с теплом, порой взъерошивая его волосы скупым жестом или подкладывая кусочек сладости под очередной бесполезный лист бумаги, который мальчику поручено было положить на нужную полку. Малик почти никогда не видел его без капюшона, о том же, чтобы мастер-ассасин Умар сменил свое белое одеяние на что-либо иное, не шло и речи, но в тот день, сухой и хмурый, он пришел в библиотеку в коричневом балахоне из грубой ткани.
     Малик как раз думал было отложить бумаги и выйти на улицу, понаблюдать за тренировкой молодых ассасинов, которым тоже надеялся вскоре стать, когда чужая тень заслонила от него свет, и отец Альтаира сел рядом с ним на ковер. Малик с мгновение смотрел на непривычные без скрытых клинков жилистые руки – грубоватые, с обломанными ногтями, как-то бессильно сложенные на груди, - а потом спохватился, опустил голову низко, как мог.
     - Мира и покоя, господин, - поздоровался он, как учили, и тогда Умар тронул его за плечо. Малик смутился, подобрался весь, остро ощущая, что ему не следует сидеть вот так вот рядом с мастером-ассасином, будь тот хоть трижды отец его друга, но почему-то знал, что не может сейчас уйти.
     - Посмотри на меня, Малик, - сказал Умар, и тот не посмел ослушаться. Лицо Умара осунулось и посерело, золотые глаза, совершенно такие же, как у Альтаира, потускнели, и запали щеки. Малик ощутил, как дрогнули губы. Ассасин сейчас не походил на сказочного султана – просто на очень усталого человека. – Я знаю, ты был и остаешься хорошим другом Альтаиру.
     Малик кивнул твердо.
     - У меня не так много времени, и я не знаю, кому мог бы довериться, но помыслы твои чисты, а сердце горячо, и я думаю, что ты исполнишь мою последнюю просьбу.
     Малик снова кивнул, стиснув пальцы в кулаки. Его обдало неожиданным страхом, будто груз знания, что собирались ему вручить, должен был оказаться непомерно тяжел для его плеч.
     - Я завтра умру, - сказал Умар так просто, словно говорил о том, что солнце взойдет с утра, или о том, что нельзя хвататься за меч с острого конца. – Я совершил ошибку, и мой долг должен быть уплачен сполна. Альтаир поймет это однажды, но сейчас его боль будет невыносима.
     Малик сжал руки так, что ногти больно впились в кожу.
     - Но, господин, вы не могли…
     Умар улыбнулся криво, одной стороной рта, и Малик узнал в этой улыбке привычное снисхождение.
     - Я убил человека в лагере сарацинов, но теперь мы собираемся заключить мир, и единственное тому препятствие – я. Они требуют расплаты, и мы требовали бы того же на их месте. К тому же, если мы не подчинимся, они убьют Ахмеда, славного воина и верного ассасина. Мне нельзя говорить тебе это, и шайтаны будут терзать мою душу, если ты проговоришься, что что-то знаешь, но я хотел бы, чтобы ты объяснил Альтаиру однажды, что я понимал, на что иду.
     Малик растерянно нахмурился. Ему хотелось сбежать.
     - Почему вы сами не скажете ему?.. – начал было он, но тут же заставил себя замолчать – такая грубость была непростительна. Впрочем, Умар не проявил признаков гнева.
     - Он слишком похож на меня. Я не хочу, чтобы завтра он причинил себе вред, пытаясь меня спасти.
     Малик кивнул. В глотку будто набили сухой травы. Он знал, о чем говорил мастер-ассасин и был с ним искренне согласен в глубине души. Впрочем, это не делало груз ни на каплю легче.
     - Будь с ним рядом в это утро, - сказал Умар мягко, и Малик увидел, как он на миг закрыл глаза и втянул пыльный воздух библиотеки словно через силу. – Будь с ним рядом, сколько сможешь. Я знаю, ваши пути однажды могут разойтись. Знаю также, что великий мастер примет его под свое крыло. Но Аль-Муалим не станет ему другом. Быть может, даже я так и не смог стать ему другом. Но ты, я знаю, сможешь.
     - У него нет друга лучше и ближе вас, - робко возразил Малик, но Умар лишь выпрямил спину и улыбнулся, на короткие мгновения снова становясь похожим на сказочного султана.
     - Быть может, - сказал он. – Это хорошая мысль, чтобы уйти с нею на покой.
     Малик вскочил на ноги сразу же, стоило Умару подняться и величаво отряхнуть грубое, подпоясанное веревкой одеяние, будто на нем была, по меньшей мере, черно-красная мантия великого мастера. Он смахнул со лба черные как смоль волосы и посмотрел на почтительно уставившегося в каменный серый пол Малика сверху вниз.
     - Доброго пути тебе, - пожелал Умар, и Малик едва удержался от удивленного взгляда – он никогда еще не слышал такого прощания среди ассасинов. – Пусть звезды освещают тебе дорогу, луна озаряет ночь, а солнце ослепляет твоих врагов.
     Малик ощутил, как теплая ладонь ложится ему на макушку почти с отцовской заботой, и едва слышно шмыгнул носом.
     - Вы попрощаетесь с Альтаиром? – спросил он шепотом, и почувствовал, как, легко проведя по волосам, Умар убрал руку.
     - Я простился с ним, уходя на переговоры. Ему не стоит тратить лишние слезы, оплакивая меня, пока я еще жив.
     Малик хотел было возмутиться, что так нельзя, что это несправедливо, но он не решился, только бессильно стиснул кулаки снова, глядя, как Умар горделивым шагом покидает пыльную, сухую библиотеку. Малик утер нос кулаком, сделал пару глубоких вдохов и заставил себя сесть обратно на ковер и взять в руки лист бумаги.
     Желания мастера-ассасина были приказами для таких, как он или Альтаир. И если ему не нужно было знать о грядущем сейчас… Кем был Малик, чтобы что-то делать с этим?
     Спустя несколько минут он уже, бросив все, мчался вниз с холма по дороге меж седых камней, виляя между ассасинами и поскальзываясь на камнях, и лихорадочно размышлял, где сейчас мог быть Альтаир.

***

     - Вы не можете!.. Оставьте его!
     Альтаир трепыхался в жесткой хватке двоих безликих ассасинов, как бледная бабочка. Никто не обращал на него внимания, хотя замковый двор был заполнен людьми в белом. Малик думал, что им привычны такие просьбы, а потому задевают их не больше, чем жалобный писк москита или кваканье жабы под подошвой сапога. Он испытывал к происходящему горькое, парализующее отвращение, но не мог пошевелиться, молча глядя, как на белый балкон выходит Умар в сопровождении двоих воинов. Последнее, наверное, было лишним – отец Альтаира не собирался сопротивляться. Его загорелое лицо сейчас казалось восковым и почти сливалось цветом с белыми одеждами, которые он надел в последний раз.
     Ему и Альтаиру достались лучшие места, если можно было так выразиться: на ступеньках, ведущих на балкон. Ближе стояли только трое послов сарацинов в бледно-зеленых одеяниях, и на их одинаковых лицах с широкими скулами застыли вежливые улыбки.
     - Ты оступился, - сказал приговоренному Аль-Муалим, чей силуэт гордо возвышался на ступенях, ведущих в замок. – Ты знаешь, в чем твоя вина.
     - Да, повелитель, - согласился Умар.
     Малик втянул воздух носом и посмотрел на Альтаира. Его друг, прекративший сопротивление, бессильно повис в чужой жесткой хватке. Малик видел его яростный, полный надежды взгляд, но вырываться он перестал… Впрочем, не было смысла обманывать себя – Альтаир не умел сдаваться.
     Кусая губы, Малик вернулся взором к казни.
     Аль-Муалим выглядел подавленным. Ему не доставляло удовольствия казнить лучшего из своих воинов, впрочем, быть может, это было только обманом зрения – что бы ни чувствовал великий мастер, он прекрасно умел контролировать свое лицо.
     - Хочешь сказать что-нибудь напоследок? – спросил Аль-Муалим.
     Один из старших ассасинов подал ему меч – красивый, блестящий – Малика почти ослепили солнечные лучи, которые он отражал от своей поверхности.
     - Мне нечего сказать, - спокойно ответил Умар ибн Ла-Ахад и опустился на колени, как полагалось. Ассасины отступили в стороны, и Аль-Муалим приблизился, взмахнул мечом пару раз на пробу в воздухе.
     - Тогда прощай, - сказал он.
     Малик зажмурился – он никогда в жизни не видел столько крови. Толпа заволновалась, и пронзительный крик разнесся над замковым двором – Малик прекрасно знал, кому он принадлежал.
     Следом зазвучали окрики, яростный свист вынимаемых из ножен мечей и ругань. Малик распахнул глаза, бессильно глядя, как ассасины отволакивают в сторону извивающегося в попытках вырваться Альтаира, а Аль-Муалим, побледнев лицом, что-то говорит посланникам сарацинов.
     В конце концов, те вернули мечи в ножны, и на лице одного из них появилась улыбка – мрачная, полная какого-то снисходительного удовлетворения. Малик, стиснув кулаки, попытался выдохнуть.
     На залитый кровью балкон он по-прежнему не смотрел.

***

     Альтаир нашелся в своем доме – теперь этот дом действительно принадлежал ему. Он лежал в углу, сжавшись в один болезненный комок, обхватив тощие коленки, и прерывисто, рвано дышал. Малик знал, что он не плачет – и что он и слезинки не проронил с тех пор, как ассасины выпустили его, решив, что больше глупостей на казни отца он не натворит. Но то, что он видел, было куда хуже слез.
     - Прости меня, - было первым, что сказал Малик, переступив порог. Альтаир не обернулся, продолжая прижиматься лбом к каменной стене. – Я должен был сказать тебе раньше. Они не должны были вот так приводить тебя на казнь. Я искал тебя, твой отец…
     - Говорил с тобой? – сипло поинтересовался Альтаир, не шевелясь. – Я догадываюсь. Что он сказал? Чтобы ты берег меня от глупостей?
     - Откуда ты знаешь? – растерялся Малик, и Альтаир издал странный звук: то ли хмыкнул, то ли всхлипнул.
     - Я знаю отца. Он вырастил меня.
     Повисла гнетущая тишина. Малик нашел кувшин на низком столе, отпил из него немного воды, а потом со вздохом перенес кувшин ближе к Альтаиру и сам сел рядом с другом на истрепанный жизнью ковер.
     - Не говори, что тебе жаль! – вдруг закричал Альтаир, стоило Малику набрать воздуха в легкие, и обернулся. Он был совсем бледным, и выглядел едва ли лучше, чем Умар, когда его вели на казнь. – Я не хочу слышать этого!
     - Я и не собирался, - пробормотал Малик, пряча глаза. – Я хотел предложить тебе воды.
     Альтаир руками подпихнул себе под голову одну из подушек – пухлую, с мохнатыми рыжими кисточками, - и лег, глядя в потолок красными, но сухими глазами.
     - Знаешь, о чем я тогда думал?
     - О чем? – тихо спросил Малик, кусая и без того растрескавшиеся губы.
     - Что так не может быть. Я думал, что отец вырвется. Он всегда мог защитить себя. Он должен был… А потом я понял, я… - Альтаир запнулся, с усилием провел пальцами по глазам, а затем продолжил: - Я понял, что отец знает, на что идет. Он не может спасти себя сам. Он должен его спасти.
     - Он? – переспросил окончательно запутавшийся Малик. – Ты о ком говоришь? Ты бредишь?
     - Да нет же, дурак, - понизив голос, лихорадочно зашептал Альтаир. – Тот иностранец. Он был необычным человеком. Он был ассасином, помнишь? Не таким как те, что здесь, но ассасином! И он спас меня, появился, когда, казалось, все уже было кончено!
     Малик вздохнул. Речь друга мало походила на связный рассказ, скорее – на настоящий бред. Вдобавок, он до сих пор понятия не имел, от чего спас Альтаира тот незнакомец. Впрочем, он и думать о нем забыл – даже лицо помнил очень смутно, память сохранила лишь ощущение ожога от странного золотого шара, выпавшего из кармана иностранца…
     - Он должен был спасти отца, - продолжал Альтаир горячо.
     - Он ведь не пришел, - напомнил Малик, и тогда Альтаир криво улыбнулся.
     - Да. Я знаю. Он был не очень молод, мог уже умереть, или, может, не успел… Я видел его в бою.
     - Вот как? – пробормотал Малик, подивившись внезапной смене темы. – И как он – в бою?
     Альтаир неожиданно мечтательно улыбнулся.
     - Как танцует. Никто никогда не смог бы убить его. Может, в этом и ответ? Как думаешь?
     - Ответ на что? – осторожно спросил Малик, и Альтаир раздраженно повел плечами.
     - Да ты, видать, совсем разума лишился со своими бумагами. Я должен стать таким же, как он. Должен был раньше – я бы обязательно спас отца… Но не все еще потеряно, верно? Я стану таким же, каким был он, и тогда он вернется за мной. Я точно знаю, что вернется.
     - Альтаир, - терпеливо начал Малик, - я прошу тебя, отдохни. Ты сам себя слышишь?
     Друг только фыркнул и снова отвернулся к стене.
     - Я себя слышу, - наконец соизволил ответить он. – А вот ты меня, похоже, плохо.
     С тяжелым вздохом Малик улегся рядом, свернулся в клубочек и прикрыл глаза, рассчитывая, что если Альтаир вздумает сейчас же куда-нибудь рвануть, его получится остановить.