Пляшут шуты на верёвке,
Дёргают петлю ритмично,
Ох, до чего же мы ловки,
Как же мы пляшем отлично.
Как же не дёргать верёвку,
Если солдат из-под ног
Выбьет скамеечку ловко
Сильным ударом сапог!
Анджей Сапковский, «Крещение огнём»

Иорвет умирал. Жизнь покидала ослабевшее, но упрямо борющееся за нее тело по капле, медленно, но неумолимо. Чуждая, мощная магия, обвиваясь тугими узлами вокруг туловища, конечностей и открытого беззащитного горла, стекая каплями отравленной смолы по искусно переплетающимся с покрытой испариной кожей ветвям розы Шаэрраведда, с каждым часом отвоёвывала себе еще частичку дыхания, еще один пропущенный удар сердца. Её жалящие плети проникали в самую плоть, в раскрытый провал единственного зрачка, брызгая чёрной отравой на его узкий зелёный обод, утаскивая эльфа в душное туманное беспамятство.
– ...нельзя здесь оставлять, нужно полноценное лечение...
Иногда мутное марево расступалось, пропуская лучи режущего глаза света и глухие голоса, кричащие что-то, о чём-то спорящие. Но слышал их Иорвет будто бы сквозь толстый слой ткани, обмотанной вокруг головы, мешающей шевелиться, видеть и дышать.
Мутное чёрное небо всегда было самым точным предсказателем, в который раз, коря себя, эльф в этом убеждался. Наверное, в последний раз. К физической боли даже выработалась некоторая привычка, и умирать было как-то не больно, не так, как сейдхэ ожидал. Поломанные кости торчали из предплечья руки, еще сжимающей меч, а он ничего не чувствовал, хотя любое нормальное существо погибло бы от разрыва сердца на его месте. Единственное, что чувствовалось – дрожь земли, вероятно, от ног солдат. Да и черт с ним. Все равно уже темно в глазах, и не слышно ничего. Все.

– А вот и нет! – как во сне раздался высокий девичий голос. Как снаряд ударил в голову, приглушенный из-за наполовину отказавшего слуха, напирающий со всех сторон, разрывающий череп на куски.
– Нет, не сейчас!
Шевелиться было больно. Наконец-то, вот она, чёрная в капюшоне, пришла дарить настоящие адские муки. Не в состоянии разлепить глаз и пошевелиться, Иорвет скрежетнул зубами, не размыкая сжатых губ.
– Ты же видишь, в каком он состоянии! Ему нужен свежий воздух и тёплая постель, а не твои вонючие подземелья! Тебе ведь не нужен мёртвый эльф? – звонкий, дрожащий от ярости голос, нарастая, вгрызался в мозг все сильнее, как некогда обломанный край меча.
– Откуда ты знаешь, может, я об этом всю жизнь мечтал, – так же громко огрызнулся мужской голос, кузнечным молотом ударяя по стальному обручу боли, стягивающему воспалённые виски. – В любом случае, в каком бы состоянии он ни был, никакой речи о выпускании на свободу такого опасного преступника, как он, и быть не может!
– Вы бы не орали так, – донёсся откуда-то сбоку спокойный усталый голос третьего собеседника. Будучи самым тихим и ненавязчивым, он, тем не менее, гораздо сильнее подействовал на утопающего в лихорадке Иорвета, вызывая в измученном мозгу чёткий образ привалившегося к стене и скрестившего руки на груди беловолосого ведьмака. – Был бы он уже мёртв, и то проснулся бы.
– Вот видишь, и никакого лечения не надо, – издевательски усмехнулся второй мужчина. С некоторым опозданием эльф узнал и его. Как же не узнать незабвенного Вернона Роше.
«Жив», – стучало в голове немногим тише и безболезненнее, чем людские разговоры. А те еще и звучали, словно двоясь, отражаясь от стен.
Холодный камень под щекой разрывал холодом затёкшую скулу и ухо. Его ломало, как бывает при лихорадке. Холод сменялся жаром и наоборот, головная боль усугублялась посторонними звуками, слух, как и зрение, почти отказал. Да, возможно, так и было. Выкручивало позвоночник, сводило все мышцы, руки... Если бы скоя'таэль мог бы ими пошевелить, то не почувствовал бы.
– Нравится пытать трупы, м, Роше? – глубоким приятным для здорового человека голосом усмехнулся беловолосый.
– А не пойти бы тебе!..
Наёмник был резко оборван женщиной, которая, по-видимому, была магичкой Меригольд:
– Геральт прав, – шикнула чародейка. – Либо ты пытаешь мертвеца, либо я не даю ему умереть.
Потихоньку эльф начал вникать в разговор. Так вот кто он, пленный. Лучше бы убили.
– Пожалуйста, не давай, – презрительно фыркнул Роше. Судя по звуку шагов, он приблизился к Иорвету почти вплотную. – Но отсюда он никуда не выйдет. Это такая падла, – он тронул эльфа носком сапога, вроде бы не сильно, но, видимо, попал в какое-то больное место, так что боль обжигающими волнами разбежалась по всему телу, вырывая из горла глухой стон. Похоже, сейчас все его тело было сплошным больным местом. – Такая хрипящая паскуда, что сейчас он валяется тут падалью, а через час уже перебил половину лагеря и свалил в лес. Этой крысе только на цепи в яме сидеть, а лучше вообще в петле мотыляться. Но этого мы пока себе позволить не можем, так что пускай пока загнивает здесь.
Еще раз для верности ткнув эльфа в бок, на этот раз посильнее, так, что тот с хрипом перекатился на спину, уткнувшись израненным, кое-как перевязанным плечом в неровную стену, глава Синих Полосок сплюнул на пол и вышел из помещения, стукнув о камень тяжёлой скрипнувшей дверью.
– Если что-то понадобится, зови, – ведьмак вышел следом, не изволив даже взглянуть на Иорвета поближе.
А вот Меригольд, как только мужчины покинули помещения, тут же бухнулась на пол рядом с хрипло дышащим скоя’таэлем, мгновенно принявшись звенеть какими-то склянками и шуршать бумагой. На стене по мановению тонкой руки вспыхнул факел, заставляя эльфа зашипеть от вновь вгрызшейся в мозг боли, пуская под его опухшим веком лихорадочные огненные пятна. Влажного лба коснулись мягкие холодные пальцы, стягивая с головы повязанное на манер косынки алое знамя, убирая налипшие неровные пряди давно не стриженных темных волос, отбрасывая в сторону сломанное сизое перо.
На удивление, прикосновение ледяных рук было сомнительным, но приятным жестом. Не в состоянии произнести что-нибудь осмысленное, он слепо глядел в сторону, избегая попадания света в глаз и сдерживая рвущиеся стоны.
Меригольд стягивала с него доспех или, по крайней мере, предприняла попытку. Со стороны её движения выглядели торопливыми, лихорадочными. Женщина была сама потрёпана, о чем свидетельствовала разодранная кое-где одежда и лицо как после избиений, но выглядела она гораздо целее, чем скоя'таэль.
– Только не смей помирать, тебе Геральт жизнью обязан, пусть отплачивает, – шёпот был почти что неясный, призрачный, как...чей-то зов в Призрачной Мгле.
Думать, как-то анализировать слова магички было просто невозможно: всепоглощающая, рвущая на клочки боль не давала составить простейшую логическую цепочку. Но как только умелые изящные руки, излучающие теплее мягкое голубоватое сияние, простёрлись над обнажённой грудью скоя’таэля, увитой искусно вытатуированной лозой, расцвеченной сейчас синяками и кровоподтёками, отбрасывая на тёмную кладку стен неровные мерцающие блики, боль чуть отступила, возвращая способность мыслить.
Иорвета будто снова стукнули по голове. Вернон Роше. Синие Полоски. Подземелье. Пытки. Его, бессменного командира бригады скоя’таэлей, неуловимого Иорвета, живым взяли в плен. А сейчас Трисс Меригольд, эта грязная побитая шлюха, пытается всеми способами сделать так, чтоб он живым и остался. По крайней мере, до поры. А эльф был совершенно уверен, что пора эта настанет раньше, чем предполагалось, но позже, чем сейчас хотелось бы. А оставшиеся дни – недели, месяцы – будут хуже желанной смерти.
Волна ярости захватила его, отрезвила, прогнала окутывающей его пуховым одеялом туман. У Иорвета даже достало сил на волосок приподнять голову и прошипеть, почти выплюнуть в лицо магичке, вложив в эти слова всю свою ненависть:
– Да пошла ты...
Но женщина только поджала губы, промолчав.
Магия жгла не хуже огня, только изнутри. Страшный перепад давления в организме и в помещении выпрямлял кости, сдавливал горло, чтоб не рвались крики, стирал физическое ощущение тела, чтоб то не делало себе хуже, стучась, как выброшенная из воды рыба, о заплесневелый камень пола.
Трисс старалась, как могла. Геральт, почти не пострадавший, разве что обгоревший после схватки с дочерью золотого дракона Виллентретенмерта, получил свою долю оставшейся магии. Сама себя она лечить не могла – отсутствие иммунитета и аллергия на магию делали самолечение возможным только с помощью амулетов, а те... Какие к черту амулеты и эликсиры после плена?.. Чародейка стиснула зубы и отдала последнюю магию эльфу, который смотрел на неё... Как зверь, всегда считавший, что жертве перевязывают раны, чтоб та дольше мучилась перед своей кончиной. Но она считала своим святым долгом помочь тому, чью сторону принял Геральт, чтоб спасти королевство от войны.
Ледяные руки женщины опустились на горяченную грудь эльфа, взгляд ее остекленел.
– Я сделала, что могла. Не могу черпать Силу, прости.
Тяжело и глубоко дыша, Иорвет отвернулся к стене, опуская отяжелевшее веко. Чародейка и правда была побита и обессилена, будучи не в силах исцелить все раны, своё главное дело она все же сделала: скоя’таэль физически чувствовал, как смерть разжимает ядовитые когти, стекая с пылающего тела незримыми гибкими нитями, расползаясь по темным углам, прячась среди факельных бликов. До поры.
Затхлый воздух пыльного подземелья проталкивался в лёгкие с трудом и шумом, вызывая боль в рёбрах, по которым явно не раз прошлись кованым сапогом, и кольчуга не спасла. Где-то невдалеке на каменный пол, холодящий здесь ноющие лопатки эльфа, капала вода, отдаваясь уже терпимым, но всё же неприятным звоном в голове. Рядом зашевелилась, зашуршала одеждой так и не дождавшаяся ответа Трисс.
Женщина явно нервничала, даже чего-то боялась. Видимо, чтоб нарушить молчание и как-то заглушить свою нервозность, она начала говорить, торопливо, сбивчиво:
– Твоей жизни ничего больше не угрожает, в течение суток должно проясниться сознание и улучшиться самочувствие, но если что, ты только скажи, я попрошу у Геральта эликсиры, ускоряющие регенерацию. Я бы сделала больше, но действительно не могу. Если что-то еще нужно... Может, воды или еще чего... Тебе бы одеяло, хоть не на полу лежать. Я попробую уговорить Роше...
Устав терпеть пульсирующий в ушах в такт с мигренью высокий голос, Иорвет грубо прервал магичку, рыкнув:
– Заткнись, чёртова D’hoine. Убери от меня свои руки.
Вместо дыхания из лёгких рвались хрипы, а сердце отбивало бешеные сто ударов в минуту, отдаваясь в самой глотке. По помещению раздался судорожный вздох рыжеволосой магички, но Иорвет разлепил запекшиеся губы и едва ворочающимся языком произнёс тихо, но чётко:
– Где... Где Саския?
Трисс замолкла, и шорох ткани перестал быть слышен.
– Так ли это важно сейчас? – осторожно произнесла чародейка бесцветным голосом.
Виски сдавило новой порцией боли, и холод стал ломать едва выправленные позвонки в шее. С одной стороны да, своя жизнь висела на волоске. И кто, кто, как не ведьмак и его шлюха, притащили его в логово к мяснику. И это союзники. Комок боли в груди сжался еще сильнее от ненависти и бессилия. И верь после этого чёртовым людям... А с другой – кто одержал победу? Смогли ли войска Верхнего Аэдирна выйти из оцепления...
– Геральт не смог даровать ей жизнь.
D'hoine. D'hoine. BLOEDE VATT'GHERN.
В груди заклокотало. Хрипы слились в бульканье, по голове словно шибанули молотом. Слух, зрение, обоняние, осязание словно блокировали той же магией, что и нервы пару минут назад, оставив в голове одну мысль: «проиграли-проиграли-проиграли». На проверку все, все люди, с которыми приходилось иметь дело, оказывались блядями, готовыми лизать пятки государству. Даже мутанты, якобы работающие только на себя. Тогда какого черта эти мутанты принимали сторону жаждущих свободы? Правильно, ради выгоды. И ради той же самой траханной выгоды – предавали.
Чем было для Волка избавление от Аэдирнской девы? Той же выгодой? Работой? Способом выслужиться перед сукой Роше? Местью? Чем, мать его?!
Перекатившись набок, не обращая внимания на врезавшиеся в обнажённое плечо камни, Иорвет поджал колени к груди и издал протяжный низкий стон-рык, даже не пытаясь сдерживаться. Какая теперь разница? Саския мертва, а сам Иорвет... Иорвет тоже мёртв. Просто пока ещё...
Поток бессвязных мыслей и всепоглощающего горя прервали ласковые пальцы магички, пробежавшиеся по волосам, задев кончик острого уха.
– Мне так жаль... – искренне выдохнула она.
Только для загнанного в ловушку эльфа этой искренности не существовало. Слова человеческой шлюхи прижгли его грудь калёным железом, застряв в горле жёстким комом. Как смеет эта грязная потаскуха его жалеть?!
Сведённые судорогой пальцы скоя'таэля с неожиданной силой вцепились в запястье женщины, сжимая, как в тисках. Её вскрик прозвучал в ушах эльфа музыкой.
Война проиграна. Что ж. Они сломали все мечты, все цели и чаяния Иорвета, все надежды его рухнули, как карточный домик, разлетелись обрывками карт и штандартов, разбежались факельными бликами по грязным замшелым камням его узилища, разбились каплями воды, звенящей вдалеке. Но эльфа они не сломают. Он умрёт, но умрёт гордо, как Aen Seidhe, как верный последователь девы Аэлирэнн.
– Bloede D'hoine, – шипел он, сжимая тонкую руку до хруста, до крика бедной чародейки. Кости не выдержали и хрупнули в его кулаке, и только тогда он отпустил женщину, в страхе и слезах отползшую от него, баюкая посиневшую кисть.
Из тёмного дальнего угла она ошалевшими глазами глядела на некогда смуглолицего эльфа. Но кожа его была сейчас бледной, выцветшей и болезненной. Сама она тоже была не темнее белоснежного полотна. Губы у неё так дрожали, что нормальную речь она смогла выдать не сразу, стараясь совладать со спазмами в горле, действительно опасаясь, что ей от с трудом поднимающегося скоя'таэля может достаться еще. Кто знал, какая сила у него еще осталась?
– И...И...Иорвет! – голос дрожал, а взгляд метался от лестницы и обратно к пленному. – Что ты творишь? Что? Я хочу помочь!
Рык зародился в груди сейдхэ.
– Ведьмачья потаскуха, – оперся он о здоровую руку, все не поднимая головы. – Лучше уйди, иначе за себя не ручаюсь, охх!.. Слава богам, что ты не знаешь, как я поступал с блядями, предававшими партизанские отряды...
Его прервал тяжёлый топот ног по каменной лестнице: это спустился Геральт. На его лице уже были не отречённость и безразличие, а сосредоточенность и напряжённость. Он глянул и на сгорбившегося скоя'таэля и на свою испуганную подругу, прижавшуюся к стене.
– Что такое, Трисс? – он немедля поспешил к ней и опустился на колено, стараясь заглянуть чародейке в глаза. – Что, скажи же, а?
Девушка бросила взгляд на руку и снова отвела в глаза, глядя куда-то в стену.
Ведьмак еще больше нахмурился и под вскрик чародейки стянул перчатку с тонкой руки, покрывшейся багровыми пятнами под кожей и как поломанной в ладони.
Молча выпустив искалеченную кисть, он мягко подхватил Трисс под локти и помог подняться на ноги. Убедившись, что она может стоять, он отпустил её, тут же снова прижавшую руку к груди, и повернулся к кое-как усевшемуся и тяжело привалившемуся к стене Иорвету.
– Трисс, выйди на воздух. Нечего тебе тут больше делать. Попроси Роше отвести тебя к медикам, должны же они быть у него в лагере, – жёлтые нечеловеческие глаза при этом пристально смотрели на тяжело дышащего эльфа.
Не сказав ни слова, дрожащая магичка развернулась и побрела вверх по лестнице, будто ничего перед собой не видя. Ведьмак же, прикрыв за ней массивную дверь, широким шагом подошёл к скоя'таэлю, без предупреждения и почти без замаха наградив его мощным пинком в живот. Иорвет вскрикнул и согнулся пополам, снова завалившись набок, а тяжёлый сапог еще пару раз прогулялся по его и без того избитым рёбрам.
– Что ж ты творишь, гнида? – с каким-то жутковатым спокойствием, практически скучающим тоном вопросил наконец Геральт. – Ты не понял ещё, что ли, где и с кем находишься? Ты же попал, Иорвет, и попал крупно. Единственные, кто здесь может тебе помочь – это я и Трисс. Все остальные несколько десятков человек с радостью трахнут твой труп и попросят добавки. Не в твоих интересах с нами ссориться.
И что самое мерзкое, ведьмак был тысячу раз прав. Иорвет зажмурился, превозмогая боль, сжимаясь в комок, пряча от безжалостных ударов сломанную руку. Впрочем, беловолосый скоро прекратил. Незачем было избивать эльфа до смерти, все равно этим скоро займётся Роше, если Трисс что-то не придумает, как обещала. И если не поменяет мнения, а вот сам Геральт этим заниматься явно не собирался.
– Поэтому не высовывайся, – отойдя, напряжённо проговорил мужчина, глядя сверху вниз на пленника. – Будь паинькой: спросят – говори, не выёживайся и не огрызайся. Не знаю, как ты протянешь, но я тебе должен, и долг отдать обязан. Кто, как не скоя'таэли, могут относительно противостоять зазнавшимся королям? Вот и думай. Да, можешь не беспокоиться, мы тебе поможем, а там иди куда хочешь и делай что хочешь.
Не ожидая ответа, Gvynbleidd развернулся и гулким шагом покинул подземелье и хлопнул дверью. Он был определённо недоволен сложившейся ситуацией. В довершение далеко не радостной картины снаружи донёсся шорох засова.
Иорвет разжал зубы и полноценно, шумно задышал, давясь затхлым воздухом и от боли скребя пальцами, пока еще затянутыми в перчатку, по полу. Перед глазами плясали радужные пятна и блики, шум в ушах стал ещё более непереносимым из-за наступившей тишины. Кончики пальцев были ледяными, все тело ломало, а тошнота сбивала с мысли.
Хотя какие адекватные мысли могут быть при полуобморочном лихорадочном состоянии? Только бред о предстоящем допросе, когда надо будет выдать всех. Места, имена, числа. Но гораздо ярче плясали перед глазами цветастые картинки убийств, которые эльф совершил за последнее время.
До боли впившись скрюченными пальцами в щель между камнями, он невидящим взглядом уставился в чёрный пол. С каждым судорожным выдохом из неровно вздымающейся груди вырывался тихий свист, ноющие, но, кажется, пока что целые ребра стальным тугим обручем стягивала нарастающая паника. Лихорадочно засучив ногами, Иорвет подполз к стене и, цепляясь за неё пальцами, к чертям сбивая ногти, сел, прижавшись к ней пылающей рассечённой старым шрамом щекой. Мысли метались, как мальки в садке, простреливающей болью ударяясь о стенки черепной коробки. Уцепившись помутневшим взглядом за зарубку в противоположной стене, бросающую длинную чёрную тень в замершем в отсутствии сквозняка свете факела, он попытался собрать их в кучу.
Да, ведьмак прав, он попал, это ясно. И даже если Волк и его скулящая шлюха действительно его вытащат, Роше все равно успеет перед этим задать эльфу пару вопросов. С известной настойчивостью.
Иорвет провёл подушечками пальцев по шершавым камням. Каким бы сильным он себе и другим не казался, какая бы гордость не жила в крови стойкого сейдхэ, в умелых руках палача любой рано или поздно заговорит. Вопрос только, что. Нужно было успеть, подготовиться. Если вбить себе в голову одну единственную фразу, повторять ее постоянно, то и во время пыток она сама будет вырываться изо рта. Нужно что-то короткое. Bloede D'hoine. Bloede D'hoine. Bloede...
Иорвет стукнул кулаком по стене, ссадив костяшки сквозь перчатку, мгновенно пропитавшуюся кровью, и болезненно, истерически расхохотался, сползая вниз, чувствуя щекой царапающую фактуру камня. Хриплый, гавкающий смех эхом разлетелся по подземелью, отражаясь от высокого потолка осколками приближающегося безумия. Все скоя'таэль им расскажет. Вырвут имена вместе с ногтями, высекут даты плетью на спине, прочитают письма под содранной кожей...
Сколько Иорвет просидел в такой позе, он и сам понять не мог. Окон здесь, в небольшом помещении, не было, разве что дверь. Стол в углу, два грубо сколоченных стула. По стенам с полдюжины факелов, некоторые из которых тускнели всё сильнее, а с необычно высокого потолка свисают цепи и верёвки, почти скрытые в тени. «Пыточная. Небольшой у них выбор», – не без извращённого злорадства подумал эльф, облизнув сухие и потрескавшиеся губы, представив, как его заковывают в цепи с ног до головы и толкают в воду.
Дверь снова скрипнула, но на этот раз в подземелье спустился сам Вернон Роше в сопровождении двух бугаев из своего отряда. Иорвет даже не соизволил повернуть голову, чтоб глянуть на своего предполагаемого мучителя.
– Ну что, гнида, не успел в себя прийти, как уже намереваешься калечить людей? Вот холера, – без предисловий начал мясник и сплюнул на пол. Вальяжным шагом глава Синих Полосок подошёл к скоя'таэлю и ткнул его в спину носком сапога. Пошевелиться тот снова не пожелал.
– Вот сучара какая, не хочет поздороваться, – насмешливо обратился он к своим людям. – Как насчёт того, чтоб его расшевелить большой компанией, а?
Оба почти синхронно кивнули.
У эльфа мурашки по спине пробежали. Хотелось встать и разорвать человека голыми руками. Но руки свои собственные могли подвести, и про себя сейдхэ выругался и скрежетнул зубами. Сразу вспомнились слова ведьмака о массовых увеселениях.
Но Роше не церемонился. Пихнул пленного лицом в пол, распластав по плитам, и прижал спину сапогом под тяжкий стон, отразившийся от стен. Второй человек бросил ему верёвку, и, не щадя ни своего слуха, ни физических усилий, Роше стал вязать изуродованные руки на спине на уровне лопаток, а потом и запястья.
Не дождавшись, пока услышит смех человека, скоя'таэль благоразумно решил отключиться. Болевой порог, кажется, был близок.
Но надолго погрузиться в лихорадочное, но желанное беспамятство эльфу не дали. В реальность его вернул поток ледяной воды, обрушившийся на голову и спину. С пронизывающим холодом пришла и новая порция боли: Роше действительно постарался, стягивая путы так, что руки чуть не выворачивало из суставов, так что инстинкт самосохранения не давал шевельнуться, позволяя только тихо хрипеть в пол.
– Ну что, сука, – почти ласково проворковал Роше, пинком переворачивая взвывшего Иорвета на спину, выплёскивая остатки гниловатой воды из ведра ему на лицо, чтоб не отключился снова. – Прогуляемся? Меня тут некая чародейка уверяла, что тебе нужен свежий воздух. Сделаем приятное даме, исполним её просьбу. Тем более, тебе всё равно придётся перед ней извиниться. Думаю, она позволит тебе поцеловать её сапожок. Только сначала, боюсь, придётся выбить тебе зубы. Для профилактики, ты ж у нас бешеный.
Повинуясь знаку главаря, двое солдат с двух сторон ухватили эльфа за локти и рывком поставили на ноги. Перед его глазами всё плыло, ноги тряслись так, что он буквально повис на своих конвоирах, до хруста сжимая зубы, стараясь больше так позорно не кричать. Он даже пытался перебирать ногами, когда его поволокли к выходу. Когда идущий впереди Роше открыл дверь на том конце лестницы, яркий солнечный свет ослепил Иорвета, заставив единственный глаз зажмуриться, а слёзы – брызнуть из него к ярости скоя'таэля и на потеху собравшейся у выхода группе солдат в синем.
Вода капала с носа и мигом впитывалась в землю. Голову поднять не было ни состояния, ни желания.
Вот эти сапоги – одинаковые – это Синие Полоски. Голые ноги – наверняка, местные шлюхи. Вот ведьмак обжимает свою потаскуху. Идиллия, если бы не гогот, слившийся в гул, давящий на мозг, от которого, кажется, болит каждый нерв. Кому-то хватило ума заорать дурным голосом:
– А давайте ему розыскную грамоту на лоб прибьём? Гвоздём! – и толпа разразилась ненормальным смехом, в котором отчётливо выделялось и козлиное блеяние какого-то старого хрыча, и грудные срывающиеся вопли местной бордельмаман. В бок эльфу врезался камень.
– Ты шоо? – откликнулся кто-то с другой стороны. – Такую красивишность закрывать! Видал, какой у него глазище? Чисто как у девки. Небось, и обслужил бы не хуже девки...
Шествие походило на яркий парад, как перед казнью важной, но нежеланной персоны. Пучки травы только цеплялись за сапоги, солнце ударило в почти ослепший левый глаз, отразившись от воды узкого ручейка, через который был перекинут полевой мостик. А дальше него, между прочим, кроме Полосок, никто и не пошёл.
Сейдхэ потащили на небольшой пригорок, смеясь и попрекая медлительностью. Трава сменилась вытоптанной землёй – и это было началом палаточного лагеря.
– Ну, мой ушастый друг, мы подготовили для вас место, – голос Роше сочился нескрываемой иронией.
– Пошел aep arse, - рыкнул вышеупомянутый «друг».
– Успею еще, мразь, – парировал убийца.
Иорвета бросили на землю у закопанного деревянного столба.
Не удержавшись на ногах, он рухнул на колени, но силы оставили его совсем, так что по инерции сейдхэ мотнуло вперёд, и он влетел в столб лбом, ссадив кожу. Раны на голове всегда кровоточат сильно: алые струйки побежали по лицу, стекая по бровям, носу, застарелому рубцу на правом глазу. Будучи уже не в состоянии адекватно реагировать даже на боль, Иорвет тупо уставился в тёмное шероховатое дерево, прочерченное кровавыми струйками. Но долго полюбоваться рисунком сплетений древесных волокон и сучков ему не дали, грубо повернув к столбу спиной, приложив об него затылком. Не слишком сильно, но и без того гудящая, а теперь еще и разбитая голова зазвенела от этого просто непереносимо. Более того, грубая рука человека в синем накрыла его ссаженный лоб и прижала, не давая дёрнуться, заставляя неровности дерева впиваться в голову эльфа, царапая кожу под волосами. Что-то металлически зазвенело над ухом, и шеи коснулся холод стального ошейника, со щелчком сомкнувшегося над кадыком, чуть не защемив кожу.
Иорвета отпустили, обступив, тем не менее, со всех сторон, но отстраниться от столба он не смог. При первой же попытке наклониться вперёд, чтоб хотя бы прочно стянутые грубой веревкой руки не упирались в него, ошейник врезался в горло острым краем, а толстая цепь, прибитая к крюку чуть выше головы эльфа, оказавшаяся длиной не больше локтя, с лязганьем натянулась. Скоя’таэль рефлекторно дёрнулся назад, снова ударившись о дерево затылком. Кто-то из Синих похабно заржал:
– Гля, как бьётся! Как пся бешеная. И зыркает, ток пена из пасти не хлещет. Мож ему того, зубья-то пооббивать?
Предложение было встречено одобрительным гулом и сальными шуточками на тему того, что еще ему следовало бы «пооббивать».
– Успеется, – лениво протянул Роше, буравя скалящегося Иорвета тяжёлым взглядом. – Хотя, пожалуй, пнуть его пару раз не помешало бы.
Кто-то незамедлительно замахнулся, и не жалея сил впечатал носок сапога эльфу в бок, отчего он, удерживаемый грубым ошейником, глухо застонал и забил пятками по земле.
Раздался одобрительный гогот, один только Вернон молча довольно улыбался, стоя в стороне, да рыжая магичка с ведьмаком намеренно глядели в другую сторону.
Иорвет измученно зажмурился и постарался никак не реагировать на подначки из толпы, лишь бы только они ушли, лишь бы только оставили его в покое под чёртовым солнцем. Хоть на несколько часов.
– И молчит, молчит! Неужто ужо убили? – кто-то смачно харкнул на землю и пнул скоя'таэля по ноге.
– Да ничего подобного, белки – твари живучие, пусть отсидится, и как новенький станет, – резонно заметил Роше, собираясь покинуть своеобразное лобное место. – К нему не подходить и не сметь разговаривать. Водой из ручья периодически поливайте, чтоб уж точно не сдох.
Толпа стала расходиться ввиду того, что интерес к пленнику пропал. Трисс ушла едва ли не последней, придерживая руку на перевязи. И то, Геральт силой смог увести её в палатку к Бьянке.
Только избавившись от посторонних любопытных взглядов, Иорвет смог шумно выдохнуть и заскрипеть зубами. Сидеть тут, видимо, придётся долго: чем в более невменяемом состоянии пленник попадёт к Роше на допрос, тем проще будет вытянуть из него информацию. С другой стороны, в этом были свои плюсы: у его предполагаемых спасителей появлялось больше времени на то, чтоб его вытащить. Скоя'таэль не привык полагаться на других, но в этой ситуации ничего иного не оставалось. Поэтому, постаравшись привалиться к столбу так, чтоб не сползать в стороны и не душить себя ошейником, эльф опустил слипшиеся от запёкшейся крови ресницы и приготовился ждать.
Солнце, как назло, нещадно палило весь день, хоть выволокли Иорвета из подвала уже точно после полудня. Небольшое облегчение приносила вода, которой его по приказу Роше действительно обливали раз в пару часов. К вечеру немилосердно скрутило желудок волчьим голодом, а кормить пленника, видно, не собирались, как и поить. Поэтому, когда эльфа обливали последние разы, он принимался языком ловить капли влаги, сбегающие по лицу, даже со страшно ноющих затёкших плеч слизывал под дружный смех солдат и предложения вылизать себе яйца.
Когда солнце скрылось за горизонтом, стало чуть полегче. Поначалу. Но потом оказалось, что как раз ночью стало хуже всего. От сидения в одной позе затекло все, что могло затечь, побитые рёбра пылали огнём, сломанная рука не чувствовалась вообще, а ссадину на лбу щипало от грязной воды. Общая слабость давала ощущение какого-то полубеспамятства, хотя сознание эльф не терял. Ведь стоило чуть расслабиться, как непослушное тело сползало по столбу, повисая на цепи, ошейник перекрывал кислород и сдирал кожу с шеи, больно вдавливал кадык.
Иорвет слышал и разговоры, и хохот солдат, раздражавшие его тонкий, а теперь еще и болезненно обострившийся слух. На то, что говорили люди в синей форме, ему было уже наплевать.
Хуже были запахи. С закатом в лагере зажглись костры, зашипело и запахло мясо на углях и вертелах, закапало ароматным жиром, захрустело на зубах солдат золотистой корочкой. Эльф не знал, сколько он пролежал в беспамятстве в подвале у Роше. Судя по ощущениям, не ел он несколько дней, но его палач и сейчас не позаботился приказать оставить ему хотя бы объедки. Кости у него на глазах побросали приблудным блохастым лагерным псам, передравшимся из-за них на потеху толпе.
Ночь, в отличие от жаркого дня, была холодной. Холод притупил боль, чуть умерил жажду, но лишил способности двигаться окончательно. Вдыхая влажный речной воздух, Иорвет жадно дышал открытым пересохшим ртом, жмуря стянутое запёкшейся кровью веко. К полуночи, когда бодрствовать остался только караул, эльфа начала бить крупная дрожь. Обнажённый торс покрывался мурашками, холод заползал везде, сковывая, заставляя тупую пульсирующую боль растекаться по всему телу, особенно по конечностям, не давая уснуть.
И комары. Жирные, наглые, мерзкие речные комары, которых невозможно было спугнуть даже движением. Скоя'таэль и пытаться скоро перестал. К рассвету он даже начал задрёмывать, отрешаясь от боли, холода, зуда, голода и жажды, но патрульные с факелами, проходя мимо, неизменно будили его резким окликом, беспокоясь, как бы не помер.
А потом наступило утро. Противное, сонное, безумное, не менее холодное, чем ночь.
С трудом, пришло осознание, что сегодня его точно потащат в подвал, а какая-нибудь сволочь изволит поставить орудия пыток. Главное не думать, какие.
Синие Полоски потихоньку просыпались, кашляли, роняли что-то, переругивались, и, в принципе, все происходящее воспринималось бы не так уж и болезненно, не будь Иорвет взятым в плен. Желудок ныл, все мышцы горели, тело лихорадило, мочевой пузырь был пуст, на рану на голове то и дело садились назойливые мухи. Да, наверняка там уже заражение пошло.
Эльф мутным взглядом обвёл просыпающийся лагерь. Ни Роше, ни Трисс, ни Геральта, ни одного знакомого лица, все слились в одно.
Солнце кралось по небу все выше, а к Иорвету никто так и не подходил. Людские тени метались у его безвольно лежащих без движения ног, а, может, это были всего лишь пляшущие пятна у него перед глазами. Отрешённо наблюдая за их хаотичным танцем, эльф вяло водил пересохшим языком по зубам за приоткрытыми потрескавшимися губами, изредка моргая. Тошнота все усиливалась, желудок периодически сводило спазмами, но в животе было пусто, поэтому рот только наполнялся привкусом желчи.
К полудню снова стало невыносимо жарко. В этот раз скоя'таэля даже не поливали водой. На отчётливо видневшийся отсюда ручей, находившийся всего в паре десятков шагов, невозможно было даже смотреть.
Спасение пришло после полудня. Солдаты, устав махать мечами в тренировочных поединках и чинить обветшавшую в паре мест изгородь, собрались на обед, оживлённо переговариваясь. Эльф остался наедине с солнцем, болью и клубами пыли, налипающей на влажную от пота кожу. Тогда из-за рядов палаток вышла Трисс. Правая её рука под толстым слоем бинта была все еще на перевязи, но в левой женщина держала металлическую флягу. Только когда чародейка подошла вплотную и опустилась на колени перед Иорветом, он чуть скосил на неё мутный красный глаз в сеточке капилляров, не поворачивая головы. Молча, чтоб не привлекать лишнего внимания, магичка зубами открыла флягу и поднесла её к сухим губам пленника. Эльф рванулся к ней, как к последней надежде, не обращая внимания на пронзившую плечи и все тело боль, на врезавшийся в кожу ошейник, жадно припал к прохладной воде, давясь и захлёбываясь, судорожно глотая. Трисс все так же молчала, только предплечьем сломанной руки придержала цепь, чтоб не звенела.
Залпом выхлебав половину фляги, эльф содрогнулся, закашлялся, и его стошнило этой же водой. Но, отфыркавшись, он допил остаток и снова тяжело привалился к столбу, закрыв глаз и тяжело дыша. Движение воздуха, порождённое безмолвно поднявшейся и ушедшей Трисс, приятно охладило влажный разгорячённый торс.
И снова появились осознанные мысли о смерти. Перед женщиной нисколько не было стыдно, своего мнения о ней Иорвет не поменял. Привык ведь доверять только себе.
До вечера Иорвета не трогали.
Когда солнце подползло к горизонту, появился Роше. Пару раз пройдясь мимо столба, он окинул эльфа презрительным и насмешливым взглядом. Последний раз, когда он приостановился чуть в стороне, махнул рукой своим головорезам с едва ли не радостным возгласом «Ну что, пошли!», и направился в сторону башни, под которой и был подвал.
«Ну наконец-то», – со обречённым злорадством подумал скоя'таэль, когда к нему подошли двое бугаев. Один отцепил ошейник, от острых краёв которого кожа была стёрта и расцарапана. Второй, придерживая Seidhe за плечо, стал резать верёвку.
Руки ниже локтей были посиневшими, ледяными. Иорвет их почти не чувствовал на протяжении ночи, но сейчас, когда кровь вновь начала наполнять вены, в глазах у него потемнело, и от боли уцелевший глаз наполнился слезами. Произнести что-либо не было сил, равно как и желания вновь получить по рёбрам.
С запястий верёвку так и не сняли, хотя после стольких часов с пережатым кровообращением эльф, конечно, не смог бы ими даже почесать нос, не то что кого-то ударить или толкнуть. Но люди, находившиеся под командованием такого опытного и матёрого наёмника как Вернон Роше, руководствовались самым верным принципом: лучше переоценить противника, чем недооценить. Тем более, если этот противник – нелюдь. Мало ли, чего можно от него ждать.
Взяв Иорвета с двух сторон за плечи, его подняли с земли и потащили за командиром. Скоя’таэля приятно удивило то (если сейчас его вообще что-то могло приятно удивить), что, несмотря на безраздельно захватившую власть над телом чудовищную слабость, ноги на этот раз его относительно слушались, он даже мог идти, не спотыкаясь на каждом шагу и не волочась за конвоирами мёртвым грузом. На лестнице стало сложнее, если бы его не держали, он бы с первой же ступеньки ухнул вниз, может быть даже разбившись насмерть в случае везения. Но позволить ему умереть так легко люди, конечно, не могли, потому стащили его вниз с лёгкостью, даже почти не оббив его ноги о ступени.
Введя эльфа в помещение, солдаты отпустили его, отступив в стороны. Он покачнулся, но устоял. Стоило поднять взгляд, как Роше, стоящий рядом со столом у дальней стены, зааплодировал и хохотнул дурным голосом. В скудном свете двух факелов было видно, что с потолка свешивается крюк, а на столе блестят... Черт.
– Ну здравствуй, эльф, – улыбка не сходила с лица человека. – Готов рассказать нам всё, о чем знаешь, м?
В ответ сейдхэ угрюмо промолчал, скосив глаза в тёмный угол.
– Не будешь, значит. Ну, думаю, если потеряешь почву под ногами, язык у тебя развяжется, – он мотнул головой, и солдаты, снова вцепившись в его многострадальные руки, потащили партизана к крюку. Разжали общими усилиями зубы, как Иорвет ни отворачивал голову и ни рычал, запихнув в рот промасленную тряпку, и подтянули сзади острый крюк, на который по обыкновению мясники подвешивают освежёванные туши, протиснули его под верёвку на запястьях.
Ну конечно. Дыба.
Не давая себе поддаться панике, скоя’таэль сжал тошнотворную тряпку зубами посильнее, стараясь отрешиться от реальности, чуть шевеля освобождёнными плечами в тщетной попытке подготовить их к предстоящему испытанию.
Только разве же к такому подготовишь?
Повинуясь команде Роше, один из отошедших от пленника солдат, крупный и мускулистый, будто специально для этого и приведённый сейчас сюда (да так, очевидно, и было), потянул за верёвку, нарочито медленно, позволяя прочувствовать нарастающее напряжение. Верёвка натянулась, и эльфу пришлось нагнуться, поднимая руки за спиной, неосознанно сбегая от зарождающейся, пока что вполне терпимой боли. Когда трясущиеся руки, казалось, поднялись до предела, перед глазами эльфа были только собственные ступни, подрагивающие колени и Тёмные щербатые камни пола. Солдат перестал тянуть, не ослабляя уже имеющегося натяга, и хохотнул густым басом:
– Командир, мож его так и оставить, а? Гляди, какая красота. Прям штаны сымать и... – язык мужика чуть заплетался, будто он выпил перед нелёгким делом.
– Ты поднимай-поднимай, – откликнулся Роше скучающим тоном. – Сейчас еще живописнее будет, будто сам не знаешь. Штаны-то в любой момент снять можно.
Крякнув от натуги, солдат снова покладисто потянул за верёвку, вынуждая Иорвета встать на носки. Эльфа подтягивало всё выше, ноги нещадно тряслись, а острая боль от постепенно выворачивающихся плеч простреливала всё тело, внезапно обрётшие чувствительность пальцы рук сводило. Еще немного, и ступни пленника оторвались от пола.
Повстанец взвыл. И тряпка не помогла.
Верёвка достала до стены, и Синий не без труда привязал её к ржавому штырю в стене. Эльф, слегка покачиваясь, едва касался носками обуви пола, неосознанно пытаясь поджать ноги, подёргиваясь, усиливая боль. Голову он свесил на грудь, с большим трудом дыша, до хруста челюсти, до боли стискивая зубами кляп. Все мышцы были напряжены до предела, мир вокруг просто перестал существовать. Грудь сдавливало под собственным весом. И нет бы потерять сознание, снова, надолго, но так, напротив, соображается гораздо лучше и яснее.
Роше сделал один шаг к пленнику, его ноги появились в поле зрения эльфа будто в замедленном времени, глаза застилал туман и пелена непрошенных слез. Наёмник брезгливо ухватился за кончик кляпа, вытаскивая его.
– Ну как, не решил пока, что можешь мне рассказать? – вкрадчиво спросил он.
Поджав губы, тут же впившись в них зубами до крови, и смежив веки, Иорвет молчал, сжимая зубы все сильнее при каждой волне боли.
– Как думаете, парни, что поможет ему раскрыть пасть?
– Клейма никто не любит, – гыгыкнул тот, который натягивал верёвку. Видно, готовясь к предстоящему «шоу» он не спеша отстёгивал рукава от своего дублета и снимал амуницию.
– Вариант, – щёлкнул пальцами Роше, отбрасывая тряпку куда-то в тёмный угол. – Тогда... – он огляделся по сторонам в поисках жаровни. – Разжигай огонь, – обратился мужчина к разминающему спину силачу, судя по всему, исполняющему сегодня роль палача. – А мы пока побеседуем мирно.
Солдат с показной ленцой, но довольно расторопно вразвалочку направился исполнять приказ командира, завозившись за спиной скоя’таэля с кремнём и углями, озаряя подвал огненными вспышками. А сам наёмник тем временем тяжёлым взглядом сверлил эльфа, до хруста сжимающего челюсти, вжимающего подбородок в ложбинку меж ключицами. Мышцы его были напряжены до предела, периодически судорожно подрагивали, пальцы на руках под потолком и на ногах в мягких эльфских сапожках были конвульсивно скрючены. Иорвету казалось, что вся верхняя часть его тела – сплошная пылающая рана, сгусток злой кровожадной энергии, пульсирующий в такт биению его уставшего сердца и покачиванию измученного тела на жёсткой толстой верёвке. Почему-то подумалось, что лучше было бы присоединиться к своим братьям и соратникам на виселице где-нибудь на шумной площади крупного людского города. Несправедливо, что им досталась петля на шею, а Иорвету – тесный подвал и своя, другая петля. Более страшная, более мучительная. Такая же позорная.
Но стоило приоткрыть слезящийся глаз и увидеть прямо перед собой наглую морду Роше, эти мысли отступили. Он ещё жив, ещё есть шанс, а вот замызганная, провонявшая смертью шибеница такого шанса не даёт.
– Ну, что ж, – Роше требовательно заглянул в лицо скоя'таэлю и, стянув с руки перчатку, пощёлкал пальцами перед ним. – Стоит пояснить, что именно мне от тебя нужно. Во-первых, имена – все имена, которые ты знаешь и которые принимали и принимают участие в мятеже. Неважно, люди, нелюди... Во-вторых, расположение каждого повстанческого лагеря. Понимаешь, Иорвет, – издевательски протянул агент, бросив взгляд в спину своему человеку. – Я больше, чем уверен, что такая важная личность как ты лучше кого бы то ни было в курсе всего, что у вас там происходит. А за каждый отказ или молчание... У нас есть богатый арсенал того, чем можно покалечить. А вы, суки, живучие.
На протяжении монолога Вернон стал ходить туда-суда и весьма пакостно улыбаться, зная, что эльф в сознании и прекрасно его слышит.
Выдохнув через сжатые зубы, предводитель белок немного сконцентрировался и чётко послал Роше туда, куда посылают особо строптивых дам.
– А вот с этого места, – он ткнул пальцем шею эльфа, где была татуировка, проигнорировав ругательство. – Получатся неплохие перчатки, Бьянке понравится.
Палец Роше, вроде, коснулся шеи, но натянувшаяся кожа пронзила болью вывернутое до предела плечо, так что Иорвет зажмурился и сдавленно зарычал, а его клацнувшие зубы ощутимо зацепили кончик языка, усилив привкус крови во рту, добавляя еще алого железа к поблёскивающим разводам на уже искусанных, клоками облезающих от сухости и жажды губах. Наёмник, естественно, не мог этого не заметить, с читающимся на лице садистским удовольствием он с силой провёл пальцами по татуировке до самых рёбер, оставив на смуглой покрытой мурашками коже бело-красные следы ногтей. Эльф качнулся на своей верёвке и шумно засопел, борясь с болью, простреливающей до самых кончиков пальцев, вгрызающейся в искалеченные суставы. Сквозь шум в ушах до него доносились обрывки голоса Синего, но смысл он разобрать уже не мог. Да и зачем? Ни на какие вопросы он все равно отвечать не собирался. Захотелось даже снова получить в рот мерзкую тряпку, чтоб хотя бы орать что-то бессвязное и не терзать так зубами собственную плоть.
Роше же, поняв, что сейчас связного ответа не добьётся, но будучи уверенным, что надо просто получше постараться, отошёл к жаровне, уже излучающей ровный мерцающий свет от углей и неестественно сильный жар – отрядам Синих Полосок поставлялись вещества магического происхождения, добавляемые в угли и увеличивающие температуру пламени. Палач лениво покручивал за деревянную ручку устрашающего вида металлический штырь, одним концом зарытый в жаровню, даже торчащая из головёшек часть которого уже тихонько сияла мягким уютным рыжим светом.
– Куды ставить-то? – шмыгнул носом солдат, любуясь рыже-алыми тёплыми переливами.
– Тебе виднее, – усмехнулся Роше, подойдя к столу и принимаясь перебирать остальной немалочисленный пыточный инвентарь, как ювелир любовно перебирает драгоценные камни. – Картинку только не порть, из неё и правда можно сделать что-нибудь полезное и красивое, хоть на перчатки там, наверное, и не хватит.
– Не орал бы только...
– Да пускай, может, поразговорчивее станет, – отмахнулся наёмник и взвесил в руке устрашающие щипцы.
– Как скажешь, командир, – пожал плечами одетый в дублет вояка и потянулся к ручке клейма.
Собственно, к жаровне, которую он в прежний свой визит не заметил, Иорвет был развернут спиной. Но это не помешало воспалённому сознанию предоставить яркие образы происходящего. Ладно, прижгут, не раз с огнём лично здоровался, и сейчас также. Почти, разве что гораздо более позорно.
Зашуршали угли о металл, и эльф отрешился от мира, но не так сильно, как хотелось. Стиснул зубы, обхватил пальцами верёвку, где доставал, поджал пальцы на ногах, ожидая поцелуя со сталью в любом месте.
– Не знаю, на лоб, может? – прикинул солдат.
– Себе – на лоб, а скоя'таэль после этого ещё дышать должен.
– Как скажете, – вояка поплевал на руки и взялся за клеймо. – Хрен с ним, пускай орёт, – и, прикинув, куда бы поставить метку, не церемонясь, приложил раскалённый металл промеж лопаток эльфа.
И эльф закричал. Громко, надрывно, до хрипа. Ему показалось, что спину прожгло насквозь; он бы не удивился, увидев вылезающий из груди напротив ожога металлический знак, почерневший и покрытый кипящей дымящейся кровью. Иорвет не видел, чем его прижгли, не знал, какого размера и формы метку ему оставили, но по ощущениям она была просто огромной. Казалось, каждый нерв, каждый малюсенький участочек кожи на спине выше поясницы горит огнём, острая боль простреливала все туловище. Неосознанно пленник дёрнулся в попытке выгнуться, растревожив измученные плечи, но этой боли он сейчас почти не почувствовал, в мозг вонзались тысячи игл, перед безумным взором плясало пламя.
Скоя'таэлю казалось, что прошла вечность. На деле же, как только раскалённая сталь коснулась золотистой эльфийской кожи, раскрашенной парусиной, натянутой на выпирающий от измождения и недоедания остов острых костей, Роше змеёй метнулся к своему палачу, выбивая у него из рук пыточный инструмент. Светящийся наконечник скользнул по сломанному крылу торчащей лопатки, оставив на ней свою стремительно заалевшую роспись, и штырь со звоном упал на пол, прогремев к дальней стене.
– Да что ж ты творишь? – возмутился убийца, гневно взирая на своего недоумевающего человека. – Хочешь, чтоб он калекой раньше времени остался? Позвоночник прижигать, вот умный нашёлся! Первый раз что ли? Видно, все, как обычно, придётся делать самому...
Иорвет слов наёмника не слышал, шум в ушах усилился, став почти таким же сильным, как утром прошлого дня. Эльфа снова начало колотить, как в лихорадке. А ведь его ещё толком и не начали пытать...
– Он же и так, вроде как, еле дышит. Потихоньку же надо, – слащаво ухмыльнулся Роше, смывая ярость с лица ядовитым оскалом, подобрав и бросив раскалённую железку в жаровню.
У Иорвета так стучало в висках, что он ничего не слышал и не видел, даже если бы захотел. А агент тем временем двинулся в сторону не так давно привязанной к стене верёвке, и, приложив немало усилий, чуть подтянул её и стал распутывать узел. Церемониться не стал, едва распущенная верёвка проскользнула через штырь и его ладонь, и эльф под собственным весом рухнул на пол под свой же вой, ударившись коленями и повалившись набок.
Боль, казалось, была сильнее, чем когда его поднимали. Сведённые от напряжения руки безвольно упали на спину, в вывихнутые плечи будто сжали стальные обручи, дробя кости, сминая мышцы в кашу. Боль же в спине, острая, будто впивающийся в тело стилет, передислоцировалась в область лопаток, в висках шумела и стучала кровь. Холодный камень под боком почти не чувствовался, как не чувствовались и разбитые колени под набрякающей от крови кожей штанов.
Хотя глаз Иорвета был широко распахнут, он не сразу сообразил, что происходит, когда Роше обошёл его, а сапоги наёмника оказались перед самым его лицом. Хорошие сапоги, блестящие. Кровь на таких будет собираться выпуклыми капельками и стекать струйками, не пачкая кожу, когда бликующий в свете факела носок рассадит ему лицо, отрешённо подумал эльф, слушая собственное частое надсадное дыхание, будто находясь под водой.
– Ну что? – почти ласково вопросил Роше, не выказывая пока намерения окрашивать свои сапоги в алый. – Плохо тебе? Вижу, что плохо, вон как хрипишь. Ну, нечего, нечего, давай, приходи в себя, беличья морда, – он несильно ткнул эльфа ногой в грудь, заставляя перекатиться на спину, заставив громко застонать. – Мы же только начали, а ты уже расклеился! Ну-ка, принесите нашему гостю воды, пусть очухается, передохнет, а потом снова в бой... Или же можно будет подписать перемирие на взаимовыгодных условиях.
На лестнице уже кто-то гремел ведром, а по полу подземелья поближе к дрожащему Иорвету подволакивали какую-то тяжёлую мебель – очевидно, скамью. В противоположном углу раздалось несколько щелчков, будто кожа по камням. На дыбе решили не сечь, с каким-то злорадством думал эльф, побоялись за его здоровье. Суки.
Снова обдали ледяной водой, обжёгшей кожу не хуже огня. Вроде бы, пора перестать выть от боли, дальше уже некуда, ан нет...
Слизнув несколько капелек воды, попавшей на лицо, скоя'таэль обессиленно прижался щекой к противному мокрому каменному полу, от которого невыносимо несло тошнотворной сыростью, и зажмурился, представив, что это просто самый дурной сон из тех, что ему когда-либо снились – а когда начнётся развязка кошмара, он проснётся. Мышцы болят просто оттого, что в лесу холодно, и заснул он у потухшего костра в неудобном положении. Знать бы только, когда эта развязка будет.
На самом деле, пролежал он так едва ли не четверть часа, отметя всякие попытки пошевелиться, хотя ему показалось, что минуло не более пары минут.
Стук железных набоек на сапогах раздался над самым ухом, и за плечи эльфа рванули двое крепких парней. Также без особых церемоний грохнули грудью на лавку, выбив весь воздух, стали расписывать, чем могут заткнуть ему рот, если не прекратит шуметь. Варианты были один лучше другого: от половых тряпок и портянок до такого, о чем и вспоминать-то стыдно.
За расслабленными разговорами, шутками и смехом, доносившимися до Иорвета будто откуда-то издалека, эльфу развязали запястья, не выпуская их, впрочем, из стального захвата сильных пальцев – мало ли, может, беличье отродье придуривается, что полудохлое. Но даже покалывание в пережатых пальцах появиться не успело, как его руки опустили под лавку, снова связав под ней. Лодыжки тоже перетянули веревкой, примотав к лавке, чтоб не дёргался.
Прямо перед лицом Иорвета мускулистый палач, окончательно уже избавившийся от дублета, кольцами наматывал на руку длинный кнут, матово поблёскивающий каждым своим извивом в свете факелов и жаровни. Хотя, таким уж длинным кнут ни был, всего-то пару метров – с более длинным даже самый искусный мастер своего неаппетитного дела в помещении с таким потолком не управится. У ног солдата поставили давешнее ведро, заново наполненное. Мужик неторопливо опустил туда кнут и так же неспешно поднял, глядя, как с заискрившейся огненными отблесками кожи лениво капает вода, с тихим плеском возвращаясь в ведро.
Стараясь игнорировать все внутренние страхи и отвращение, эльф стиснул зубы и отвернул голову в сторону. Отсылал боль от себя, игнорировал её, представлял, что происходит все вовсе не с ним, а если с ним, то во сне.
– Ну что, – Роше подал голос из угла. Надо сказать, очень противный голос. – Память не вернулась, а, мятежник? Значит, будем сечь, пока не вернётся.
Оглушающий щелчок раздался прямо над ухом, отчего скоя'таэль съёжился, ожидая удара. Но то было чтоб только припугнуть.
Настоящим оказался следующий. Палач, не жалея сил, саданул по пояснице, и чёрная кожа оставила после себя багровый...порез? Рубец? Вспухший и по цвету вмиг напомнивший губы прелестницы, он стал сочиться кровью. Иорвет протяжно взвыл, ударившись скулой о скамью, и стал рваться из верёвок.
Боль от удара, пышным и ярким цветком вспыхнувшая в момент соприкосновения с кнутом, не потухла, оставшись тлеть вокруг отметины, не стихла потихоньку, а, напротив, стала нарастать. Рубец нещадно задёргало, будто в него насыпали соли...ну конечно. Солёная вода. Как же иначе.
– Гля, как с первого удара бьётся, – затрясся в шипящем пропитом смехе палач.
– Это ты еще плечи не трогал, – плотоядно осклабился Роше, но тут же оборвал себя. – И не трогай. Загнётся еще. Беличий труп нам тут пока не нужен, – наёмник сделал ударение на слово «пока». – Ты его легонько, только приласкай. Ожоги тоже оставь, пусти кровь пониже. Можно даже штаны снять для расширения поля действий. Надеюсь, ты в состоянии верно прицелиться.
– Отож, – отозвался солдат, поудобнее расставляя ноги в скрипучих сапогах, занося руку в новом замахе.
Второй рубец лёг поверх первого косым багряным распятием, усеянным распухающими бусинами маслянисто блестящей крови. Эльф выгнулся, насколько позволяли верёвки и истерзанные плечи, надсадно хрипя, спустя пару секунд обессилено рухнув на лавку, рассадив подбородок о шероховатое грубое сидение. Вновь уткнувшись в мёртвое дерево щекой, он зажмурился и тихонько заскулил, заелозив по лавке животом в попытке унять боль, зуд и жжение, огненными клешнями охватившие уже всю спину до самого пояса сползших с выпирающих тазовых костей штанов.
Сдаваться так просто. Даже слишком. Но противно, душа словно грязью опять покрывается. Эльф раскололся, и кто после этого скажет, что каждое живое существо не борется за выживание и не дорожит собственной жизнью? Отож. А Роше таких любил, от таких собственная важность, значительность и мастерство взлетали с каждой пыткой чуть выше.
Стоило только прорезать пыльный воздух подземелья хриплому «Хватит! Скажу...», палач замер с занесённым хлыстом, а Вернон Роше принялся внимать каждому слову, каждому имени. Он наслаждался тем, как эльф буквально выплёвывал слова, имена, места, как морально ломался.
– Пожалуй, поверю тебе, – мясник поднялся с корточек и сложил руки на груди и, немного пожевав губу, продолжил. – Не думаю, что тебе стоит лгать, а, эльф? Всё равно ты никуда, ни на какую свободу не попадёшь, концы-то нужно уничтожать, – он фыркнул и с довольным оскалом отошёл в сторону.
Дальше Иорвет слушал, стараясь не провалиться в беспамятство, а в голове ни с того ни с сего начала метаться мысль: «Да когда же эта магичка станет помогать, когда дело-то кончено?..»

Падаль должна быть рядом с падалью, так считал Вернон Роше, наблюдая, как истерзанного, готового испустить дух эльфа Синие Полоски оттаскивают в заболоченное поле, где по ночам, а нередко и днём, ищут чем поживиться утопцы. Дотянули до вечера, а сейчас приманят нечисть ещё на тёпленькое. Вот потеха и им будет.
Развернулся и, уж не оглядываясь на свой отряд, пошагал к палатке с запоздавшей мыслью: «А перчатки-то обещал, холера...»

Трисс сидела как на иголках с самого утра, как только проснулась, и не мог её ведьмак уговорить, ни поесть, ни поговорить с ним, только выслушивал план действий и бесконечную скорбь по судьбе скоя'таэля. Ну не мог он не согласиться, просто не мог, не давал какой-то крючок в голове, крепко держащий обещание отплатить добром за добро. К вечеру, когда магичка увидела несколько солдат с факелами, уходящих в поле, беспокойства в ней прибавилось, как... Как в волшебнице, способной на сочувствие, и она сидела и молилась всем богам, чтобы только чудища не показали носа раньше времени.
В лагере никто не удивился, когда ведьмак на ночь глядя в полном обмундировании двинулся прочь. Если Роше не показывает признаков беспокойства, то так и должно быть. И мало кто заметил, что спустя полчаса тоненький женский силуэт скользнул в ту же сторону.
Эльфа нашли с трудом, по одному живящемуся в теле теплу ведьмак заметил того, кому обязан. Меригольд грохнулась рядом с ним на колени, утопнув в болотной жиже, вынув из внутреннего кармана куртки небольшой бумажный свёрток, втиснула его в сжатый кулак беспамятного, но живого сэйдхэ. Геральт стоял на страже.
Покалеченная чародейка знала, чего хочет, пусть и ведьмак не одобрял её методов, но подчинялся за неимением другого выхода. Создать портал оказалось не так легко, как казалось сначала, но мало кто обратил бы внимание на это. Кто знает, вдруг там, вдалеке, ведьмак уж начал расправляться с утопцами?
– И что теперь? – скептически спросил Волк, перекинув меч из одной ладони в другую.
– Пещеры Коль Серрае. Госпожа Эитнэ, ты сам рассказывал мне про Брокилон, – Трисс проводила взглядом исчезнувшее в голубоватом проходе через пространство тело.
Конечно, ведь ведьмак знал, что пока стоит Брокилон, последний оплот обрёкших себя и свой род на смерть повстанцев, надежда будет теплиться даже в обросшем стальной коростой шрамов, неживом уже сердце упрямого эльфийского ублюдка.