Его личный ад
Открыть саммари
Элис/Мэтт, гетное почти что порно, почти что БДСМ (фемдом). Мелкие кинки, фроттаж, упоминается бладплей. Писалось в подарок. (P.S.: да, автор слышал про контрацепцию. Но в композицию, увы, как-то не вписывалось). 1230 слов
рассказДрама, Триллер / 18+ / Джен
Алиса Грин
Мэтт Стабле
9 янв. 2015 г.
9 янв. 2015 г.
1
1.250
Все главы
Отзывов пока нет
Отзывов пока нет
Эта глава
Отзывов пока нет
Отзывов пока нет
9 янв. 2015 г.
1.250
Она смыкает пальцы на его шее, глянцевито-яркие ногти впиваются в кожу — после наверняка останутся синеватые полумесяцы следов, но ему на это наплевать. Всего одно её движение, сделанное не так и с неправильно приложенной силой — и он если не покойник, то близок к этому.
У неё много возможностей для этого.
Например, прижаться подушечкой большого пальца нежно-нежно, надавливая совсем легко; но прижаться там, где под тонкой кожей пульсирует горячая, солёная, пряная кровь. Через полминуты он почувствует слабость и головокружение. Ещё через несколько минут умрёт.
Или сжать горло сильнее, удушая. Вначале Мэтт будет только дёргаться, а затем повиснет в её руках бесформенной куклой. Потом наступит агония, он замечется, бешено вращая белками глаз, едва не разрывая верёвки.
Впрочем, руки — это слишком грубо; шёлковый шнурок подошёл бы лучше, но его здесь нет, ему неоткуда здесь взяться. Да и не хотелось бы лишать себя удовольствия подержать в ладонях жизнь, тёплую и трепещущую, как маленькая пестрокрылая птичка, как сердце.
А можно просто повернуть его голову: вправо, влево, назад. Раздастся тихий и плоский хруст.
Так или иначе наступит смерть.
Алиса — бывшая медсестра. Алиса — убийца. Алиса знает о смерти всё. И даже больше.
А ещё ей интересно, что же там, за порогом. Вечная темнота, сон без сна? Или...
Ад.
* * *
Она входит, гулко и настойчиво постукивая каблуками.
Мэтт в этот раз не связан ничем — так пикантнее. Он всё равно не посмеет двинуться без её разрешения: слишком хорошо знает, на что способна та блестящая штучка с продолговатым дулом, что висит у неё на поясе. И как вспыхивает отсветами ламп перед тем, как потемнеть от крови, непривычно маленький и изящный ножик-финка.
А ещё финка может впиваться и жалить не только ради увечий и смерти. Она, как и хозяйка, любит плавность неглубоких надрезов, мгновенно наливающихся кровью. Обе они — кровопийцы, вампирши, они сплетаются в поцелуе, когда Алиса ведёт языком вдоль лезвия, рискуя порезаться сама, лижет "щучку", забирает в рот гладкую рукоять — Мэтт только смотрит на неё возбуждённо, не смея двинуться с места.
Алисе нравятся эти игры.
Но не сегодня.
Сегодня они оба слишком устали, да и времени нет на эту грубую утончённость. Сегодня — только секс, обычный, неискусный.
Алиса садится к нему на колени, вжимая в кресло. Алиса только кажется худой и хрупкой, но на деле под красным платьем спрятаны тугие, почти стальной твёрдости мышцы, перевившие всё тело, и кости-рычаги легко приводятся в движение этим совершенным, отлаженным до мелочей механизмом; так что не стоит обманываться её внешним видом и считать, что она совсем не тяжёлая, нет.
Алиса целует Мэтта — жадно, страстно, — запускает пальцы в его волосы; другая же рука возится с пуговицами платья на груди. Алиса ёрзает, трётся тазом о его брюки со вспученным бугром: Мэтту наверняка почти больно от возбуждения.
Алиса хочет поскорее отодвинуть в сторону полоску собственного белья, и погрузиться пальцами туда, где уже горячо и мокро, а вскоре и пустить туда Мэтта. Но Элис внутри надменно улыбается и продолжает эти издевательски медленные движения.
Элис сильнее. И Алиса ничего не может сделать против её воли.
Да и не хочет.
У Алисы не вышло бы сделать Мэтта вот таким: распалённым, тяжело дышащим, с полубезумным взглядом. Алиса и сама не смогла бы прийти в такое состояние без помощи и умелых подсказок Элис.
Элис приказывает ей наконец опустить руку вниз и медленно, бесконечно медленно расстегнуть молнию на его брюках, на которых уже расплылось тёплое влажное пятно. Провести по багровой головке вначале большим пальцем, растирая капли остро пахнущей мускусом смазки; а после, отодвинув крайнюю плоть, — выписывать неведомые узоры ногтём и наблюдать, как Мэтт хватает воздух ртом и вцепляется в обивку кресла, чуть не разрывая её. Почти нежно поглаживать набухшие кривые вены — и тут же снова надавливать длинным подкрашенным ногтём, прошивая его тело острой болью, как электрическим разрядом. <i>Неплохая, кстати, идея, надо бы в следующий раз попробовать с шокером...</i> — и Элис тут же поощрительно улыбается, вознаграждая за это разрешением приподнять платье и потереться о член Мэтта мокрой тканью трусиков. А тот уже прижат к животу, длинный, тёмный, сочащийся блестящим секретом, непомерно разбухший от прилившей крови и чуть изогнутый вправо.
Мэтт почти на пределе, но Алиса не пустит его вперёд себя. Даме всё же надо уступать.
Рука легко скользит по чуть липкой смазке, покрывшей член будто плёнкой. Мэтт тихо, гортанно стонет, почти рычит, запрокинув голову назад. И как-то удивлённо и обиженно то ли всхлипывает, то ли воет, когда Алиса смыкает пальцы у основания члена, плотно зажав его в это импровизированное кольцо. Элис подсказала хороший трюк.
Алиса сдвигает насквозь пропитавшиеся влагой трусики и насаживается на член Мэтта. Она чуть вздрагивает, когда он входит в неё до конца, заполняя. Они, чёрт побери, идеально подходят друг другу — не больше и не меньше, в самый раз. И тут же — первое движение, слегка неуверенное, резкое, отзывающееся сладкой болью, томлением и дрожью во всём теле.
И ещё раз и ещё, уже настойчивей, уже быстрей, всё ближе к маленькой смерти*. Алиса вжимается в бёдра Мэтта, трахает его; и все чувства обостряются, мир смазывается в разноцветной гулкой дымке. Мэтт мнёт в ладонях её ягодицы, сжимает, пощипывает — и она не противится, и даже Элис молчит...
Шлепки плоти о плоть, смачное хлюпанье, свистящий шорох сбитого дыхания. Принадлежать друг другу — полностью, до последней капли крови, до нового вдоха, который даётся так тяжело.
И молоточки стучат в висках назойливым алым грохотом; и тонкие пальцы с глянцевито сверкающими ногтями вновь впиваются в массивную широкую шею. От этого не останется шрамов, будет только память — о не по-женски сильных руках, о тугом кольце-ошейнике, который разомкнётся тотчас же, когда Алиса достигнет пика. О прозрачной капельке остро-ароматного пота, скользнувшей в ложбинку меж грудей, о изуверской медлительности, дикой царственности финальных волн-фрикций, которые так неспешны и мучительны.
Оргазм обрушивается на них почти одновременно, настигает девятым валом, кружит в бешено-кипучей и пенистой волне эйфории. Влагалище Алисы ещё сокращается в болезненно-сладких судорогах, когда Мэтт проваливается во вспыхивающую миллионами сверкающих и бесконечно острых игл черноту, из которой хаотично выплывают пятна слепящего света.
Лицо Алисы заостряется, резко выступают скулы, на щеках пылает горячечный румянец, глаза мерцают двумя раскалёнными изумрудами. Она не Алиса уже, но Элис. Прекрасная и жестокая дьяволица.
Она является редко, лишь в те минуты, когда Алиса обессилена и опустошена в ласкающей неге. Элис не Алиса, и ей нужно другое. Иное. Более яростное и злое. Более невыносимое и страшное, что-то из запредельного.
Вот он — ад, кошмарный вихрь страстей, заключённый в одной женщине. Два лица и две души. Мэтт трахает Алису, но Элис трахает его. И все вместе они сплетаются в оргазме. Вместе умирают и падают в бездну. И вместе им так хорошо, как не может быть ни с кем другим: не надо ревновать и мстить, не надо бороться. Только наслаждаться единением — каждый на свой лад.
Элис проходится влажным и гибким языком по шраму на лице, шипит ему в рот и кусает губы. Её рука ныряет Мэтту под рубашку, скрюченные пальцы, увенчанные ногтями, что больше похожи на когти, вонзаются в мокрую от пота кожу рядом с позвоночником, клеймя, помечая своё право.
Мэтт неуклюже гладит её по встрёпанным волосам. И будто вытягивает из демоницы, словно сотканной из беспорядочного нагромождения углов, линий и не застывшей ещё лавы, что-то, что смягчает тонкие черты и гасит этот безумный огонь глаз; оно поднимается со дна мутного озера с чёрной водой, как утопленник.
Внутри Алисы полыхает адский огонь, прорываясь на поверхность лишь алыми губами, росчерками шрамов на ладонях и искорками-намёками в уголках глаз. Алиса — пламя, Алиса — дьяволица, Алиса — ад.
Его личный ад.
___________
* Иногда оргазм называют маленькой смертью из-за того, что в этот момент теряется контроль над собой, и человек испытывает множество сильных эмоций, вызванных физическими ощущениями. И как бы умирает для того, чтобы воскреснуть. :)
У неё много возможностей для этого.
Например, прижаться подушечкой большого пальца нежно-нежно, надавливая совсем легко; но прижаться там, где под тонкой кожей пульсирует горячая, солёная, пряная кровь. Через полминуты он почувствует слабость и головокружение. Ещё через несколько минут умрёт.
Или сжать горло сильнее, удушая. Вначале Мэтт будет только дёргаться, а затем повиснет в её руках бесформенной куклой. Потом наступит агония, он замечется, бешено вращая белками глаз, едва не разрывая верёвки.
Впрочем, руки — это слишком грубо; шёлковый шнурок подошёл бы лучше, но его здесь нет, ему неоткуда здесь взяться. Да и не хотелось бы лишать себя удовольствия подержать в ладонях жизнь, тёплую и трепещущую, как маленькая пестрокрылая птичка, как сердце.
А можно просто повернуть его голову: вправо, влево, назад. Раздастся тихий и плоский хруст.
Так или иначе наступит смерть.
Алиса — бывшая медсестра. Алиса — убийца. Алиса знает о смерти всё. И даже больше.
А ещё ей интересно, что же там, за порогом. Вечная темнота, сон без сна? Или...
Ад.
* * *
Она входит, гулко и настойчиво постукивая каблуками.
Мэтт в этот раз не связан ничем — так пикантнее. Он всё равно не посмеет двинуться без её разрешения: слишком хорошо знает, на что способна та блестящая штучка с продолговатым дулом, что висит у неё на поясе. И как вспыхивает отсветами ламп перед тем, как потемнеть от крови, непривычно маленький и изящный ножик-финка.
А ещё финка может впиваться и жалить не только ради увечий и смерти. Она, как и хозяйка, любит плавность неглубоких надрезов, мгновенно наливающихся кровью. Обе они — кровопийцы, вампирши, они сплетаются в поцелуе, когда Алиса ведёт языком вдоль лезвия, рискуя порезаться сама, лижет "щучку", забирает в рот гладкую рукоять — Мэтт только смотрит на неё возбуждённо, не смея двинуться с места.
Алисе нравятся эти игры.
Но не сегодня.
Сегодня они оба слишком устали, да и времени нет на эту грубую утончённость. Сегодня — только секс, обычный, неискусный.
Алиса садится к нему на колени, вжимая в кресло. Алиса только кажется худой и хрупкой, но на деле под красным платьем спрятаны тугие, почти стальной твёрдости мышцы, перевившие всё тело, и кости-рычаги легко приводятся в движение этим совершенным, отлаженным до мелочей механизмом; так что не стоит обманываться её внешним видом и считать, что она совсем не тяжёлая, нет.
Алиса целует Мэтта — жадно, страстно, — запускает пальцы в его волосы; другая же рука возится с пуговицами платья на груди. Алиса ёрзает, трётся тазом о его брюки со вспученным бугром: Мэтту наверняка почти больно от возбуждения.
Алиса хочет поскорее отодвинуть в сторону полоску собственного белья, и погрузиться пальцами туда, где уже горячо и мокро, а вскоре и пустить туда Мэтта. Но Элис внутри надменно улыбается и продолжает эти издевательски медленные движения.
Элис сильнее. И Алиса ничего не может сделать против её воли.
Да и не хочет.
У Алисы не вышло бы сделать Мэтта вот таким: распалённым, тяжело дышащим, с полубезумным взглядом. Алиса и сама не смогла бы прийти в такое состояние без помощи и умелых подсказок Элис.
Элис приказывает ей наконец опустить руку вниз и медленно, бесконечно медленно расстегнуть молнию на его брюках, на которых уже расплылось тёплое влажное пятно. Провести по багровой головке вначале большим пальцем, растирая капли остро пахнущей мускусом смазки; а после, отодвинув крайнюю плоть, — выписывать неведомые узоры ногтём и наблюдать, как Мэтт хватает воздух ртом и вцепляется в обивку кресла, чуть не разрывая её. Почти нежно поглаживать набухшие кривые вены — и тут же снова надавливать длинным подкрашенным ногтём, прошивая его тело острой болью, как электрическим разрядом. <i>Неплохая, кстати, идея, надо бы в следующий раз попробовать с шокером...</i> — и Элис тут же поощрительно улыбается, вознаграждая за это разрешением приподнять платье и потереться о член Мэтта мокрой тканью трусиков. А тот уже прижат к животу, длинный, тёмный, сочащийся блестящим секретом, непомерно разбухший от прилившей крови и чуть изогнутый вправо.
Мэтт почти на пределе, но Алиса не пустит его вперёд себя. Даме всё же надо уступать.
Рука легко скользит по чуть липкой смазке, покрывшей член будто плёнкой. Мэтт тихо, гортанно стонет, почти рычит, запрокинув голову назад. И как-то удивлённо и обиженно то ли всхлипывает, то ли воет, когда Алиса смыкает пальцы у основания члена, плотно зажав его в это импровизированное кольцо. Элис подсказала хороший трюк.
Алиса сдвигает насквозь пропитавшиеся влагой трусики и насаживается на член Мэтта. Она чуть вздрагивает, когда он входит в неё до конца, заполняя. Они, чёрт побери, идеально подходят друг другу — не больше и не меньше, в самый раз. И тут же — первое движение, слегка неуверенное, резкое, отзывающееся сладкой болью, томлением и дрожью во всём теле.
И ещё раз и ещё, уже настойчивей, уже быстрей, всё ближе к маленькой смерти*. Алиса вжимается в бёдра Мэтта, трахает его; и все чувства обостряются, мир смазывается в разноцветной гулкой дымке. Мэтт мнёт в ладонях её ягодицы, сжимает, пощипывает — и она не противится, и даже Элис молчит...
Шлепки плоти о плоть, смачное хлюпанье, свистящий шорох сбитого дыхания. Принадлежать друг другу — полностью, до последней капли крови, до нового вдоха, который даётся так тяжело.
И молоточки стучат в висках назойливым алым грохотом; и тонкие пальцы с глянцевито сверкающими ногтями вновь впиваются в массивную широкую шею. От этого не останется шрамов, будет только память — о не по-женски сильных руках, о тугом кольце-ошейнике, который разомкнётся тотчас же, когда Алиса достигнет пика. О прозрачной капельке остро-ароматного пота, скользнувшей в ложбинку меж грудей, о изуверской медлительности, дикой царственности финальных волн-фрикций, которые так неспешны и мучительны.
Оргазм обрушивается на них почти одновременно, настигает девятым валом, кружит в бешено-кипучей и пенистой волне эйфории. Влагалище Алисы ещё сокращается в болезненно-сладких судорогах, когда Мэтт проваливается во вспыхивающую миллионами сверкающих и бесконечно острых игл черноту, из которой хаотично выплывают пятна слепящего света.
Лицо Алисы заостряется, резко выступают скулы, на щеках пылает горячечный румянец, глаза мерцают двумя раскалёнными изумрудами. Она не Алиса уже, но Элис. Прекрасная и жестокая дьяволица.
Она является редко, лишь в те минуты, когда Алиса обессилена и опустошена в ласкающей неге. Элис не Алиса, и ей нужно другое. Иное. Более яростное и злое. Более невыносимое и страшное, что-то из запредельного.
Вот он — ад, кошмарный вихрь страстей, заключённый в одной женщине. Два лица и две души. Мэтт трахает Алису, но Элис трахает его. И все вместе они сплетаются в оргазме. Вместе умирают и падают в бездну. И вместе им так хорошо, как не может быть ни с кем другим: не надо ревновать и мстить, не надо бороться. Только наслаждаться единением — каждый на свой лад.
Элис проходится влажным и гибким языком по шраму на лице, шипит ему в рот и кусает губы. Её рука ныряет Мэтту под рубашку, скрюченные пальцы, увенчанные ногтями, что больше похожи на когти, вонзаются в мокрую от пота кожу рядом с позвоночником, клеймя, помечая своё право.
Мэтт неуклюже гладит её по встрёпанным волосам. И будто вытягивает из демоницы, словно сотканной из беспорядочного нагромождения углов, линий и не застывшей ещё лавы, что-то, что смягчает тонкие черты и гасит этот безумный огонь глаз; оно поднимается со дна мутного озера с чёрной водой, как утопленник.
Внутри Алисы полыхает адский огонь, прорываясь на поверхность лишь алыми губами, росчерками шрамов на ладонях и искорками-намёками в уголках глаз. Алиса — пламя, Алиса — дьяволица, Алиса — ад.
Его личный ад.
___________
* Иногда оргазм называют маленькой смертью из-за того, что в этот момент теряется контроль над собой, и человек испытывает множество сильных эмоций, вызванных физическими ощущениями. И как бы умирает для того, чтобы воскреснуть. :)