Доктору казалось, он уже вечность сидит за этим столом. Слева была стена: обои в желтый цветочек. Если долго на них смотреть, в глазах рябило и казалось, что узор двигается. Справа — ослепительно яркие прожектора. А за ними — вглядывайся, не вглядывайся, разве что глаза заслезятся — плескалась чернильная темнота.
Напротив него Мисси, глядя в карманное зеркальце, расправляла черные кружевные цветочки на тулье. Позади клубился белый дым, отделяя ее от размытого заднего плана.
— Знаешь, я три дня искала эту шляпку, — она неожиданно подняла взгляд, и Доктор поймал себя на мысли, что хочет намазать ее нос джемом, чтобы Мисси спряталась в чайник и уснула. Он с сожалением оглядел стол: джема там не было. Только два пустых стеклянных бокала и вазочка с бутафорскими яблоками.
— Ну же, ну скажи что-нибудь милое.
Не в привычках Мастера было напрашиваться на комплименты, и сейчас Доктор совсем не понимал, к чему она клонит.
— Трибблы, — наугад попробовал Доктор.
— Ты уходишь от ответа, — Мисси резко захлопнула зеркальце. Похоже, пушистые зверушки с Йоты Близнецов IV были ей не по душе.
— Концовка «Неспящих в Сиэтле».
— Скажи, а не назови, — категорично покачала головой Мисси и щелкнула пальцами.
Токлафан появился буквально из ниоткуда. Она молча указала ему на бокалы, и тот исчез в неизвестном направлении.
— Не хочешь коньяка?
Доктор неопределенно покачал головой.
— Неважно, его все равно нет.
Токлафан вернулся с большим фарфоровым чайником и на секунду завис слева от Мастера. Доктору этого хватило, чтобы понять намек. Цветочки, которыми был расписан китайский фарфор, идеально подходили к украшениям на шляпке.
Отмечать это вслух Доктор не собирался.
— Пять часов, — объявила Мисси и подняла бокал. При созданном освещении чай в нем выглядел совершенно как коньяк, и пила она так, словно это и правда был дорогой алкоголь. — Ну что, даже не чокнешься со мной?
В таких обстоятельствах это было бы как минимум неразумно, хоть каламбур и выходил довольно дурной. Доктор со вздохом приподнял бокал на пару сантиметров от стола, и Мисси так энергично ударила об него своим, что тот зазвенел. Дым за ней успел немного рассеяться, но, прежде чем стало возможно хоть что-то разглядеть, послышался шипящий звук, и Доктор почувствовал характерный запах, который издавала работающая дымовая установка. Задний план вновь заволокло.
— Хотя какое значение имеет время для того, кто им повелевает? — Мисси поставила бокал и продолжила. — Пустые условности, не находишь? Тот, у кого есть машина времени, никогда не опоздает к чаю. За историю Вселенной на разных планетах столько раз наступало пять часов, что жизни не хватит, чтобы выпить чаю на каждой из них.
— Ты так считаешь? — как можно более ровно спросил Доктор. Чай оказался таким крепким, что от горечи сводило зубы.
— Почему ты задаешь вопросы, на которые знаешь ответ? Лучше скажи что-нибудь милое. Даю еще одну попытку.
Сверху Доктора осветил еще один прожектор,
— Я не понимаю твоих намеков. Я не понимаю, что ты от меня хочешь услышать.
— О, тебе не все равно, что я хочу от тебя слышать! Это мило! — Мисси неестественно резко наклонилась над столом, широко улыбаясь. Доктор инстинктивно откинулся назад, покачнувшись вместе со стулом. Пустые расширенные зрачки Мастера были темнее сверхмассивной черной дыры.
— Ты пей, пей. Я остановила часы в этой комнате. Так что тут всегда подходящее для чая время.
Верхний прожектор метнулся по цветочкам на обоях и погас.
— К чему это?
— Знаешь, думаю, тебе было бы некомфортно распивать чай не ровно в пять. Ты всегда был склонен к точным подсчетам, — дым за Мисси клубился, в нем свивались и тут же рассеивались сотни галактик и звездных систем. — Даже знал, сколько детей было на Галлифрее. Видимо, ты и свой возраст тоже считал по привычке.
— Меня часто спрашивают, сколько мне лет. Надо бы знать, что отвечать.
Доктор как мог давал понять, что разговор его тяготил.
— Для путешественника во времени это, в сущности, такая условность. Так тяжело было решить, относительно чего считать земную дату твоего дня рождения. А подарок! Я так долго выбирала тебе подарок, — теперь Мисси смотрела жалобно, даже губы поджала. — Они были уже мертвы. То, что мертво, умереть не может. Я же знала, что ты со своими моральными принципами-шминципами не оценишь, например, взвод подчиняющихся исключительно тебе сонтаранцев. Начнешь про эксплуатацию задвигать.
— Я тебе уже объяснял. Мне не нужна армия! К чему ты клонишь?! — Доктор раздраженно взмахнул руками, и пробил левой натянутые обои. Стены за ними не было, только темнота.
— Ты же так любишь человеческие традиции. Так зачем все портить?
Что стояло за этой фразой, Доктор догадался не по словам; скорее, по пробивавшимся даже сквозь новую регенерацию, таким характерным еще для Кощея жестам.
— Так не получится, — Доктор покачал головой, заглядывая то в бездну за стеной, то обжигая глаза прожекторами. — Но я бы тоже хотел, чтобы все у нас было, как у людей.
Мастер искренне считал, что подарить локальный зомби-апокалипсис с восстающими из могил кибер-мертвецами — это по-человечески. И Доктор за все деньги банка Карабраксос не признался бы, что считает это по-своему трогательным.
Мисси резко подняла бокал:
— За хороших людей! — звякнуло стекло, и остатки чая чуть не перехлестнули через край.
Доктор очень хотел бы поверить в это, но не мог удержаться.
— И за нас тоже, — провозгласил он тост ей в тон, зная, что это сейчас все разрушит.
Мисси поморщилась, достала из рукава черный кружевной платок и почти беззвучно чихнула.
— Сквозняк. Вот зачем ты стену пробил? Все испортил.
И прежде чем Доктор успел пожелать ей здоровья, иллюзия рассеялась вместе с дымом.