Перед самой границей между светом и тенью, почти касаясь ее носками обуви, плечом к плечу стояли двое. Высокий неулыбчивый парень прятал подбородок в растянутом вороте черного, потрепанного временем свитера и мрачно, исподлобья смотрел перед собой. Девушка рядом с ним, стройная красивая брюнетка с нежными чертами бледного до серости лица и совершенно больными глазами, теребила нервными пальцами край белой майки, кусала губы и напряженно вглядывалась в разыгрываемую перед ними сцену.

— Он не узнает нас! — в отчаянии воскликнула она.

Шевельнувшись, парень невесело усмехнулся и медленно покачал головой.

— И не узнает, я даже не уверен, что он нас может видеть.

Маленький кулачок ощутимо врезался ему в предплечье, девушка злостью пыталась сдержать слезы и срывала свое разочарование и страх на том, кто оказался рядом. Зак поморщился — удар у Тифы поставлен был хорошо…

— И ты так спокойно об этом говоришь? — зазвенел возмущением ее голос. — Надо же что-то делать!

Ему достался еще один удар, на этот раз раскрытой ладонью, как знак бессилия, в котором они все прозябали… сколько?

Зак пожал плечами.

— Пока Сефирот этого не захочет, Клауд нас не увидит и не услышит, — он повернул голову и посмотрел на развернувшуюся к нему возмущенную — маскирующую за злостью страх — девушку, с лихорадочно блестящими от непролитых слез глазами, и припечатал: — что бы ты ни делала.

Нахохлившийся и мрачный, со взглядом человека, увидевшего в жизни слишком много зла, Зак тяжело смотрел на своего друга и своего — теперь уже точно — врага. На то, как зло глядя на них с Тифой, враг целует друга и хозяйским движением проводит рукой по его спине, как поднимает голову и поверх золотоволосой макушки торжествующе улыбается ему, Заку.

Рядом плакала Тифа.

— Не реви, — неожиданно зло бросил ей Зак. — Ты сама хотела посмотреть. Теперь — не реви.

Тихо всхлипывающая девушка прижалась к его боку то ли в поисках фантома прикосновения, то ли призрачного тепла.

— Зак, нам нужен Клауд! Понимаешь? Ты же слышал, Аэрис говорит, что Гайя сдалась, она умирает и все теперь зависит от Сефирота. Но ему на это плевать, его волнует только Клауд! — голос Тифы дрожал.

Зак лишь еще больше помрачнел, втянул голову в плечи и тихо выдохнул в ворот свитера не имеющий вкуса воздух — ему нечего было ответить, он не знал, как пробиться к другу сквозь бдительно охраняющего свою добычу Сефирота. Лучший стратег павшей Корпорации не оставил им ни единой лазейки.

Мир был расколот. Там, где стояли Сефирот с Клаудом, где вокруг них носилась с поливочным шлангом неугомонная троица клонов, были теплый летний день и зеленый ухоженный сад, ветер трепал пряди золотистых волос Клауда и мягко колыхал отливающую серебром гриву бывшего генерала. Клауд, одурманенный, помнящий лишь то, что ему позволял помнить Сефирот, прижимался к его груди и смеялся, глядя на выходки «тройняшек».

Сефирот вплел пальцы в волосы Клауда и мягко потянул, заставляя улыбающегося парня запрокинуть голову. Повернувшись так, чтобы незваным наблюдателям было как можно лучше видно, он, не сводя горящих триумфом и злорадством глаз с Зака, поцелуем коснулся губ тут же потянувшегося ему навстречу Клауда.

Зак только скрипнул зубами и скривил спрятанные за воротом свитера губы. Показательное выступление, демонстрация своей власти, спектакль, разыгранный автором постановки, один из актеров которой даже не знал, что играет… и злобная насмешка над наблюдающими за представлением людьми, еще хоть что-то надеющимся изменить. Плачущая Тифа совсем сникла и Зак положил на ее плечо руку, пытаясь хоть так приободрить.

Затянувшийся поцелуй прервал вырвавшийся у Лоза шланг, окативший водой целующуюся пару. Клауд вывернулся из рук с неохотой отпустившего его Сефирота, со смехом подхватил с травы извивающийся змеей шланг и присоединился к младшим «сильверам» в их нехитрой забаве.

Сефирот умиротворенно улыбался, наблюдая эту картину. На пару мгновений он повернул голову к Заку и Тифе, одними губами произнес «он мой» и, пугающе хищно бросившись вслед, принялся отлавливать носящегося по саду босоногого Клауда. Зак, под сдавленные рыдания Тифы, мрачно наблюдал, как пойманного, хохочущего и дрыгающего ногами Клауда взвалили на плечо, шлепнули по заднице и понесли в сторону белого трехэтажного дома. Сплюнув, он накинул на голову капюшон старенькой кожаной куртки, когда-то доставшейся ему от отца, развернулся на своей стороне раскола и ушел в никуда по клубящейся мгле, в которой не было ни дня ни ночи. Где была только горстка непонятно как живущих людей, или же призраков, имевших хоть какое-то значение для Сефирота и Клауда, да сама живая мгла, дрожащая, готовая воплотить любую прихоть Бога этого нового мира.

***

Ступив в большую светлую гостиную, Сефирот, зная, что теперь незваные гости видят только его спину, согнал с лица торжествующую улыбку и привычно подавил не менее привычную горечь, крепче прижимая к себе, чтобы тот не упал, беззаботно хохочущего и пытающегося вывернуться Клауда. Вот эта беззаботность и ворочалась горьким холодным комом в груди Сефирота. Все чаще, наблюдая за своим парнем, заглядывая в его безмятежные глаза, наполненные обожанием и любовью к нему, Сефирот жалел, что не видит в них того непримиримого Клауда, который не раз бросал ему вызов, отстаивая свою правду, дорогих людей и не менее дорогую — к непониманию Сефирота — планету, который ввязывался в заранее проигрышные бои, готовый расплатиться за чужие жизни своей, который смотрел на нового Бога мира прямо, без страха, не соглашался и спорил с ним. Сефирот жалел, что не тот Клауд, невзирая на все стоящее между ними, дарит ему свою любовь.

Играть с послушной куклой оказалось не настолько интересно, как он когда-то считал…

Но Сефирот прекрасно понимал, что если вернет Клауду воспоминания, то получит в ответ только справедливые ненависть и отвращение. Клауд не простит ему трагедий прошлого и не простит игр со своим разумом: обмана, сказанных слов любви старому врагу, самой любви, поцелуев и горячих ночей… Сам Сефирот бы точно не простил. И был уверен, стоит Клауду вспомнить себя, как тот уйдет к горстке не живых и не мертвых людей, ютящихся на островке относительной стабильности — каменном утесе с небольшой пещерой в паре часов ходьбы от их дома, оставив Сефирота на целую вечность в одиночестве.

Сефирот сам себе загнал в эту ловушку, но терять свою синицу в руках не хотел. Уж лучше так…

А мир… что мир? Мир Сефирота не интересовал. И не был нужен. Он не дал ему ничего, кроме боли, разочарований и предательств. Зато сейчас у Сефирота было то, что он создал или взял сам: дом и семья, свобода от обязанностей и войны, покой, любимый и любящий партнер… все, чего он когда-либо хотел… не так ли?

Закрыв глаза, чтобы не видеть безмятежное тепло взгляда Клауда, Сефирот обнял его и наклонился за поцелуем…