Если чай сделать слишком крепким, то он вяжет язык и оставляет во рту странную сухость. Это Солдат знает. Если добавить в этот чай немного сахара, ничего не изменится. Если много — его станет невозможно пить. Это он тоже знает. Он не знает только одного: почему в этот момент, когда его горла касается что-то острое, он вообще думает про чай.

— Скучал по мне? — спрашивает темнота вокруг.

— Не очень, — отвечает он.

Вот уже семь лет как во рту стоит привкус слишком крепкого чая, выпитого перед тем самым разговором с Габриэлем, итогом которого стал взрыв, похоронивший обоих. Разговор помнится плохо. Тепло напитка в стакане, вкус перестоявшего чая, спина уходящего прочь Габриэля — слишком хорошо.

— Я разочарован.

— Я тоже, — он закрывает глаза, вернее, просто опускает веки.

Визор валяется неподалеку, расколотый в мелкое красное крошево. Что ж, однажды он должен был проиграть в битве, ничего удивительного в этом нет.

— Посмотри на меня, — просит темнота.

— Не могу, — честно отвечает он.

На языке привкус чересчур долго заваривавшегося чая, в глотке сухость египетской пустыни.

— Посмотри на меня, Джек.

— Габ, я тебя все равно не увижу, — он поднимает ресницы.

— Слепец. Впрочем, ничего особо не изменилось.

Он молчит, сглатывает, затем еще раз.

— Хочешь пить?

— Я недавно пил чай. Допил. Из твоего стакана.

Темнота вокруг сгущается, становится почти осязаемой, касается острыми когтями щеки, чуть ли не распарывая кожу, больно давит.

— И что мне с тобой сделать? — задумчиво спрашивает она.

— Я бы сказал «поцеловать», если бы это не было настолько пошло и дешево: ласкаться с бывшим другом и бывшим любовником.

— Так вот чего ты хочешь, Джек? — вкрадчиво спрашивает темнота.

— Я не Джек. Я просто солдат. Номер…

— Семьдесят шесть.

Острые когти очерчивают шрамы на лице, процарапывают их. Не настолько сильно, чтобы выступила кровь, но достаточно болезненно.

— Тебе стоило уступить.

— Ты был не прав, — упрямо говорит Солдат, затем кашляет от того, насколько сухо в горле, дерет так, словно он пытается насухую проглотить горсть таблеток.

Темнота давит на бедра и на грудь, словно кто-то его оседлал и опирается одной рукой на солнечное сплетение. А потом целует, вырывая тихий стон боли.

— Зачем?

— Тише, Джек. Успокойся, — такой тихий и знакомый шепот на ухо. — Все хорошо. Расслабься.

Он выдыхает и пытается себя отпустить, перестать напрягаться, перестать ждать удара из этой темноты.

— Тебе это нравится? — когти снова чертят по груди узор.

Куртка давно уже распахнута, а ткань футболки совсем не преграда для этих острых лезвий.

— Да. Нет. Иди к черту, — он не знает, что ответить.

— Я по тебе семь лет тосковал, Джек. Я семь лет мечтал убить тебя или обнять — все поровну. Я жил в аду, чертями меня не напугать.

— Я тоже не из рая вернулся, — говорит он и кашляет.

К губам прижимается горло фляги, восхитительно вкусная и прохладная вода ненадолго смывает и привкус чая и ощущение песка в глотке.

— Легче?

Он кивает, горлышко фляги сменяется чужими горячими губами, по нёбу скользит язык, касается, вызывая внутри странное и забытое ощущение, когти давят, чертят, распарывают ткань и кожу. Боль почему-то отзывается уколом в самом низу живота, заставляя инстинктивно вздрогнуть. Поцелуй заканчивается, темнота смеется, затем впивается еще одним поцелуем, в этот раз в шею. Когти вспарывают бедро, входят достаточно глубоко для вспышки нестерпимой боли. Раньше она бы вышибла слезы из глаз, сейчас переплавляется только в возбуждение.

— Джек…

— Замолчи, — безнадежно просит он.

— Хочешь, отсосу? — предлагает темнота.

— Хочу, — говорит Солдат, инстинктивно снова зажмуриваясь.

Ожидать можно всего: смешка, издевки, еще одного удара. Того, что темнота расстегнет его ремень, высвободит из-под ткани белья член и примется выполнять предложенное, он не ждет, не успевает удержать стон. Когти касаются кисти, позволяют нащупать пальцы, переплести, удерживаясь от того, чтобы кончить моментально.

Темнота старается, с каждым стоном, вырванным из Солдата, забирает член все глубже в горло, ласкает настолько бесстыдно, словно они все еще страстно влюблены друг в друга, когда в перерыве между отчетами и заседаниями Габриэль хватал Джека за шиворот, вталкивал в ближайшую подсобку, опускался на колени и упоенно отсасывал. Стравливал коммандерскую дурь, как он сам говорил, посмеиваясь.

— Га-а-а-аб, — Солдат запрокидывает голову, выгибается.

Если сейчас последует удар когтями по открытому горлу, он не удивится.

— В следующий раз, Джек, рекомендую положить в карман куртки пару презервативов, — хрипло говорит темнота.

Слышны удаляющиеся шаги.

Во рту снова вкус чая с сахаром. Не такого уж и крепкого, если подумать.