Я смотрю на твое лицо, словно в зеркало. Зябкое чувство пронизывает все мое существо при виде отрубленной головы и белесых глаз. Словно тебя ослепили и казнили через усекновение главы. Я так хорошо знаю твое лицо, каждую морщинку. И сразу вижу, где именно скульптор допустил неточности. Неожиданно вспоминаю, что у тебя в последние месяцы появился нервный тик – правый глаз и щека подергивались, и ты часто закрывал лицо руками, пытаясь унять противную дрожь. Помню, как однажды, проснувшись утром, ты заметил, что волосы словно подернулись инеем. «Совсем старик» - горько усмехнулся ты, разглядывая свое бледное, осунувшееся лицо. «Какой еще портрет?» - грозный рык заставил мальчишку-ординарца инстинктивно отпрянуть. А потом ты с безразличным видом сидел перед немолодым человеком, пока тот быстрыми уверенными штрихами рисовал тебя углем на больших листах бумаги. Он сказал, что можно двигаться, быть естественным. Он «разрешил» тебе работать. Прежде ты бы со смехом усадил художника к столу, угостил лучшим вином, засыпал целым ворохом анекдотов и невероятных историй. Но не теперь. Даже сама мысль о том, что нужно вести беседу вызывала у тебя чувство изнеможения. А еще эта слабость и изматывающие приступы кашля. От тебя осталась тень. Они желают запечатлеть ее, пока ты еще дышишь. Художник торопится, понимает, что модели нездоровится. Это последний твой портрет, и вы оба это знаете.
Лев умирает. Это будет самый красивый труп, и стервятники еще долго просидят в отдалении, не смея приблизиться к тому, кто держал в страхе всю саванну.