Получив повеление отца помогать пострадавшим от наводнения провинциям, Цзинъянь в который раз вынужден был отдать должное гению советника Су. Все вышло именно так, как он и говорил — отец был раздражен, зол на Цзинхуаня и потому приказ выдал сквозь зубы. Наказал только задержаться на день, ведь праздник зимнего солнцестояния уже завтра.

Цзинъянь попытался осторожно выказать желание поучаствовать в торжественных ритуалах у гробниц предков, но отец довольно резко высказал запрет, и Цзинъянь не решился спорить. Что же, ему было не привыкать. А его предки все равно смотрели с небес и знали, что Цзинъянь был почтительным сыном, внуком и так далее.

Совершив положенные обряды на рассвете, Цзинъянь отправился посоветоваться к господину Су. Он еще вчера заверил, что, несмотря на праздник, найдет время тщательнее спланировать будущую поездку Цзинъяня.

Так и вышло. Под чай и посланные матушкой сласти они обсудили порядок действий, наилучшие пути решения проблем с учетом той местности — осень выдалась теплой и из-за дождей многочисленные озера и Ханьцзян вышли из берегов. Строить плотины было уже поздно, но перед зимой требовалось обеспечить жильем и пропитанием пострадавшие деревеньки.

— ...И, ваше высочество, я рекомендовал бы вам назначить верного человека и как можно скорее вернуться в столицу. Ваши люди прекрасно знают, что надобно пострадавшим, у них есть опыт оказания помощи. Вы же — нужнее здесь. Борьба становится все жарче, вы получили ранг циньвана, и мне с каждым разом сложнее убеждать принца Юя в вашей безобидности и отсутствии претензий на трон.

Цзинъянь фыркнул. Безобидным его назвать точно было нельзя. Но он понял смысл слов советника.

— Я послушаюсь вашего совета и приложу все усилия, чтобы вернуться до нового года.

Советник благосклонно кивнул.

— Не хочет ли ваше высочество присоединиться к скромному праздничному застолью? Мои люди уже отдали дань уважения предкам и отобедают со мной. Я уговорил тетушку Цзи состряпать пельмени, Фей Лю их очень любит, — советник хитро улыбнулся, — так что, пока вы раздумываете, вам может не достаться ни одного.

Цзинъянь широко улыбнулся в ответ. О любви Фей Лю ко вкусной еде небылицы ходили и среди его собственных слуг.

— Я с радостью разделю с вами стол. Отец не взял меня к императорским гробницам для совершения ритуалов, поэтому я отдал дань памяти предкам ранним утром и со спокойной душой могу присоединиться. Пир во дворце будет поздним вечером, до него еще далеко.

— Надеюсь, скромные кушанья моего дома не перебьют вашего аппетита перед престоящим пиршеством.

Цзнъянь хмыкнул и с некоторой тоской в голосе ответил:
— Моему сердцу во много раз милее простая пища, которую в этот день я много лет разделял с собратьями по оружию.

Они вышли в галерею, ведущую к главному дому. Цзинъянь услышал детский смех и сквозь сухие ветки деревьев увидел Фей Лю и Тиншена, крутившихся у цветущей сливы Мэй. Смеялся Тиншен, уговаривая Фей Лю не пихать ему в лицо хрупкие бутоны, не ломать ветки для букетов, а позволить спокойно зарисовать. На маленьком столике возле дерева лежал чернильный камень, несколько палочек и лист бумаги.

Цзинъянь недоверчиво посмотрел на советника:

— Вы заставили Тиншена рисовать лепестки сливы.

Мэй Чансу согласно склонил голову.

— Мне показалось, это будет полезным. Позволит Тиншену понаблюдать смену погоды и через девять девяток получить вещественное тому доказательство.

— В редких семьях в эту традицию вовлечены дети, — справившись с изумлением, сказал Цзинъянь. — Да и вообще, это занятие редко выходит за пределы собрания гильдии астрологов… Вы не боитесь, — он сменил тему, отчего-то решив довериться душевному порыву и обратиться к событиям прошлого, — что дети поломают хрупкое деревце, пытаясь выполнить ваше задание со всем тщанием?

Чансу прикрыл глаза и слабо улыбнулся чему-то.

— Слива Мэй очень сильна в своей жажде жизни. Расцветая в холода и под снегом, она кажется обманчиво хрупкой. Можно подумать, что ее легко сломить, но правда такова: бутоны опадут и ветвь не принесет плодов, но смазанная целебным раствором и крепко привязанная к своему месту, уже через год она снова наполнится жизнью и расцветет в самый сильный мороз.

Цзинъянь смотрел на Мэй Чансу во все глаза, его сердце билось от отчаянно вспыхнувшей надежды, к концу речи советника переродившейся в уверенность.

Сколько можно было доказывать себе, что всякое совпадение случайно, насколько еще хватит его душевных сил — каждый раз убеждать себя, что знакомый жест, привычка, почудившийся искоса взгляд из-под ресниц или тень улыбки на бескровных губах — лишь призрак. Отчаянно желанный и от того видевшийся в… нет, не в любом — исключительно в загадочном советнике Су Чже, хитроумном главе союза Цзянцзо Мэй Чансу. Человеке, возникшем будто из неоткуда, удивительно знакомом, но увиденном впервые чуть больше года назад.

А сейчас его образ накладывался на любимый, бережно хранимый в душе облик сяо Шу. Не совпадал. Колол болью в сердце. Заставлял продолжать дышать, потому что Цзинъянь чувствовал — все равно это он. Не может быть, чтобы он ошибался столько раз. Не может быть. Сяо Шу всегда показывал ему чудеса самого различного толка. Его внешность могла стать результатом колдовства или даосских практик, но какая, к гуям, разница, если его сяо Шу жив?

Сяо Шу смотрел на него глазами Мэй Чансу и ждал ответа на свои слова.

Цзинъянь не заставил его долго ждать.

— Ты сломал ту ветку, — сказал он, мягко улыбаясь и стараясь сдержать слезы радости и облегчения. — Я до сих пор уверен, что это был ты, хоть ты и заставил всех, включая меня, поверить в то, что это сделал я. Ты бы не бегал к ней каждый день, проверяя, как она срастается, если бы не чувствовал вину. Ты всегда внимательнее относился к тем, кто пострадал от твоих действий, сяо Шу.

Советник Су удержал лицо, да только Цзинъянь, презрев всякие приличия, взял его руки в свои, и холодные пальцы в его теплых ладонях дрожали.

— Ты толкнул меня в плечо, — продолжил Цзинъянь, — но я увернулся, а ты толкнул снова, приглашая к поединку, как ты всегда делал, не к месту, неожиданно, но ты никогда не мог прекратить, если тебя изнутри будто жгло. Ты смеялся, и мы кружились, и я не удержал равновесия, а потом услышал хруст. Не почувствовал, сяо Шу. Хотя ты убедил меня в этом. Мне кажется, если бы это было любое другое дерево Восточного Дворца, ты сознался бы, но оно росло во дворе императрицы Янь, а она никогда тебя не любила.

У советника Су дрожали теперь не только руки, Цзинъянь всем собой чувствовал, как хрупкое недужное тело сотрясает дрожь, не холода — волнения. Он шагнул ближе, отпустил руки, обхватил его плечи, прижимая к себе и пряча лицо в теплом вороте мехового плаща.

— Сяо Шу, — пробормотал Цзинъянь в костлявое плечо. Советник содрогнулся всем телом, судорожно вздохнул. На плечи Цзинъяню, под плащ, скользнули холодные руки и замерли на спине, почти неощутимо сжимая ткань верхнего халата. Теперь сяо Шу не хватило бы сил сдвинуть его с места ни при каких условиях.

— Сяо Шу, — снова позвал Цзинъянь, наслаждаясь звучанием этого имени и сознанием того, что его обладатель жив. На щеке ощущалось теплое дыхание. Руки на спине сжались крепче.

fin